Борис Алмазов - Атаман Ермак со товарищи

— И стены уши имеют!

— А где они тута, стены? — засмеялся Ермак и серьезно добавил: — Я старый уже, не сегодня завтра перед Господом предстану! А там не оправдаешься. За грех твой спросят, что ты содеял... Как ты заповеди нарушил. Спрос-то на Страшном судилище с одного идет, с каждого... Там ни державой, ни пользой не отговоришься. Я своего греха боюсь! А и то, — сказал он, как бы заканчивая разговор. — Сколь живу на свете, столь про пользу державе слышу, и всегда-то этой пользой свой грех оправдывают. О себе пекутся.

— Ия, что ли? — вскипел дьяк.

— А хоть бы и ты! — прямо глянув приемышу в глаза, сказал атаман. — Ты — человек казенный, ты присягал крамолу известь, вот ты и стараешься. Вот он — твой интерес и правда! И худого в том нет! И за то, что радением своим ты служишь и за службу пожалован будешь, — без греха. Грех в том, что ты дело свое выше Господня слова поставил.

— Какого слова?

— Заповеди Господней, да и не одной! Первой — «не убий». Куды казаки, мной отданные, пойдут? В казнь лютую! Стало быть, мы с тобой убийцы сделаемся истинные. Как-то навроде топора бесчувственного — на нем греха нет, он не в своей воле. Но мы-то — в своей! С нас и спрос. А вторая заповедь: «Не сотвори себе кумира ложна». Ну-ко, в сердце своем признайся — а не ложному ли кумиру служишь?

Они замолчали, потупясь.

— Я Государю и державе его служу! — сказал, как бы оправдываясь, Урусов.

— А разве может правда Государя против человека государева идти? Ты вот перед каждым делом своим себя заповедями испытывай! Так ли что делаю?

— Эдак я и делать-то ничего не успею, пока размышлять стану да прикидывать, — бледно улыбнулся дьяк.

— Греха не сделаешь лишнего! — не принимая его улыбки, сказал Ермак. И, поднимаясь, добавил: — Вот так-то, сынок! Пойдем-ко на люди! А то скажут опосля: «Дьяк с атаманом сговор имел».

— Ты человек известный! Государю служишь! — сказал, поднимаясь, дьяк.

— Я — казак! А про казака нынче одно говорят, а завтра другое. Нынче — в славе, завтра — в канаве. А за весть — спасибо. Спасибо, что сам приехать не поленился.

— Ты мне, чай, не чужой! — дрогнувшим голосом сказал дьяк.

— И у меня кроме тебя и ближе тебя никого нет, — сказал Ермак, почему-то по-кыпчакски. Хотя весь разговор, который бы и надо скрывать, вели по-русски.

Они обнялись.

— Чего делать-то думаешь, отец? — спросил Урусов.

— Ничего, — спокойно ответил Ермак. — Когда не знаешь, как поступить, ничего не делай! Крепись да Богу молись. Господь вразумит. Чего сейчас попусту голову ломать? Предупредил меня, и хорошо. А чего делать? Когда будет нужно, само явится.

Они спустились к Волге, где у костров сидели казаки, наслаждаясь теплым летним вечером, чувствуя речную красоту и простор, подставляя лица ласковому влажному ветерку, дующему с воды...

— Чего татарин приезжал? — спросил Ермака Иван Кольцо, когда они остановились на ночлег под высоким камским берегом.

— Да так! Это сродственник мой! Попрощаться приезжал! — ответил Ермак.

— А чего с нами прощаться? Мы не на погибель идем.

И вдруг, по-волчьи повернувшись всем корпусом, чуть не клацнув зубами, прошептал:

— Смотри, ежели измену какую задумал, я тебя достану! Из-под земли достану! С того свету приду!

— Да ладно тебе страхи-то на меня пущать! — засмеялся Ермак. — Я не младенец, рыков-то твоих пужаться. Сам себя не пугай...

По всему выходило: готовит Кучум большой набег на Москву. Как ни удивителен казался его замысел, а Ермак понял — может Кучум-хан Москву взять. Прошлогодние набеги в июле Бегбелея Агтакова на реку Сылву, когда его повстанцы приступили под Сылвенский острожек, под Чусовские городки, — не случайность. Городки он не взял и взять не пытался, потому как воинских людей не имел, а шли с ним бунтовщики — вотяки да остяки. И хоть число их было большое — до семисот окружных людей, а стены для них были неприступны; ино дело — деревни да солеварни беззащитные. Пожгли они села многие, угнали в полон множество русских поселенцев, да и своими же вотяками и остяками не брезговали — много пленников увели в татарские улусы.

Разбили их Строгановы быстро, да и самого Бегбелея в полон взяли. Однако через месяц другой хан, теперь уже из-за Камня, Пелымский князь Абылгерим жег села на Косьве, а потом на Каме, на Обве, на Яйве, пока не вышел на Чусовую.

Это было куда более глубокое вторжение. И здесь шли уже люди воинские, умелые. Потому едва они не взяли Чусовой острог. Заполыхал весь Пермский край. Не случайно умолили Царя Строгановы разрешить звать на помощь казаков. Это была единственная надежда отбиться.