Борис Алмазов - Атаман Ермак со товарищи

Днем и ночью стоял крик в Кош-Яике. Казаки собирались со всей степи, бросали самые дальние сторожи и бекеты и съезжались под земляные валы городка.

Половина кричала, что надо стоять против ногаев. Тем более что в Ногайской орде пошла какая-то замятия. Мурзы начали дружка дружку резать, и сейчас их следует бить поодиночке, вступая в союз с теми, кто собирается держать руку казаков.

Другие возражали, крича, что при малочисленности казачьих отрядов в степи не устоять.

— Да разуйте вы глаза, полоумные! — кричал громче всех молодой и горячий атаман Кольцо. — Ногаи давят, Волга кипит. Не сегодня завтра Казань подымется да как жиманет нас! Вот тады и повертимся...

— Дак иди в Москву! — кричат со смехом казаки. — Там по тебе петля плачет. Там тебе помянут персидский караван. И тебе, и Пану, и Волдырю.

Мещеряк понял, что назревает тяжелая, может быть, кровавая схватка. Потому все чаще взлетало над возбужденными казаками слово:

— Измена!

Сходилось все к одному — к Большому Кругу всего войска. Его ждали, чтобы внести ясность и дать точный ответ: идут казаки в Сибирь или нет.

Потому, когда ударили заутро тулумбасы, вздохнули с облегчением:

— Ну наконец-то!

На майдане гомонила пестрая толпа казаков. Сермяги здесь соседствовали с персидскими халатами, приспособленными для боя, с отрезанными полами и заправленными под пояса, толстыми стегаными чепанами, с нагольными полушубками и Бог знает каким тряпьем, на котором могло проглядывать золотое шитье. Полное пренебрежение к одежде — вот что отличало казаков, скажем, от стрельцов, свято сберегавших свои кафтаны. Иное дело — оружие. Было оно чуть не со всего света, но все в исправности и порядке.

Казалось, все, что придумано людьми для убийства, собралось здесь. Тяжелые сабли в сафьяновых ножнах, копья, пики, боевые косы, бердыши, пики-багры с урюками, боевые цепы, топоры на длинных рукоятках и совсем небольшие чеканы... Оружие метательное: арбалеты, луки от больших, чуть не двухметровых, до татарских сагайдаков, дробящие нагайки, кистени, калдаши... и почти у каждого — пищаль или рушница... А уж про ножи и говорить нечего: их рукояти торчали за поясами, высовывались из-за голенищ, из зарукавья, метательные висели связками на шеях.

У седел привязанных на длинной коновязи коней были приторочены на татарский манер щиты и арканы.

Гомон стих, когда из крохотной полуземлянки вынесли аналой и три священника положили на него крест, Евангелие и войсковую икону.

Полуголые довбуши ударили в последний раз в тулумбасы и, натягивая кафтаны, смешались с толпой.

Из войсковой избы нарядно одетые казаки понесли бунчуки и знамена и поставили их в центре Круга. Есаулец, назначенный загодя, расставил избранных казаками приставов, чтобы следили за порядком, и звонко выкрикнул:

— Перед батьками атаманами — встать!

Те из казаков, что сидели на траве, поднялись, оправляя оружие. Из избы вышли в накинутых на плечи алых атаманах Богдан Барбоша, Матюша Мещеряк (двойной тезка Мещеряка), Никита Пан, Волдырь, Якбулат Чембулатов, Ермак Петров, Огуз, Зея, Дудак, Иван Кольцо и другие... Матвей Мещеряк стал рядом с ними.

— Шапки долой! На молитву! — звонко выкрикнул есаулец.

Обнажились чубатые, русые и смоляно-черные, седые, кудрявые и начисто бритые головы. Гробовая тишина повисла над майданом, и только когда священники запели «Богородицу», словно волна пронеслась над опущенными головами и грянуло мощно:

Ибо только Божьими, но не человеческими рабами почитали себя эти обездоленные люди, объединенные только горем, злой судьбой, отвагой и верой Христовой. И хоть стояли среди них и державшие басурманский закон, а у половины жены-татарки ухитрялись обрезать сыновей, все же царил и безраздельно властвовал здесь дух жертвенного служения православию.

Но сломалось и раскололось единство, когда пошли атаманы высказывать свои резоны по поводу строгановской службы.

Насмерть стояли Барбоша и Матюшка Мещеряк, грозя скорее в Крым уйти, чем на службу к боярам да купцам, вечным врагам своим!

Иные атаманы не видели прибытку в службе и чаяли свой барыш в грабеже караванов на Волге.

Горячий и взгальный Кольцо сбивчиво кричал, что Волга-де вся государевыми войсками переполнена и прибытка с нее не будет. Что акромя петли да дыбы на Волге никаких барышей.