Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Внизу, как бы в зрительном зале, стояли деревянные креслица, в них сидели уже попавшие в «рай». Все покатывались со смеху.

Среди множества всяких издевательств над человеческим достоинством были там проваливающиеся ступени, отдушины с теплым воздухом, направленным струей вверх. Хорошо, на мне была в тот день узкая юбка. А хитрая Татка наступила на отдушину, когда подача воздуха на миг прекратилась.

Рискуя сто раз сломать себе шеи, мы добрались, наконец, до «рая» и уселись в задних рядах отдыхать. Передние места были заняты исключительно мужчинами, большей частью почему-то пожилыми. Впрочем, я недолго ломала голову над этой странностью.

Тем временем в «рай» спускалась хорошенькая девушка в белом платье с широченной юбкой. Перед отдушиной поставленный помогать служитель, вместо того, чтобы подать руку девушке, нарочно толкнул ее на самую середину сетки.

Теплый воздух рванул вверх — белое платье взлетело мгновенно. Бедняжка с головой запуталась в парашюте подола, судорожно пыталась его сбить, а под юбкой… Боже ж ты мой, она оказалась абсолютно голой!

И вот тогда мужчины с первых рядов, все как один, вытянули шеи, загоготали, захлюпали от восторга.

Наконец девушку стащили с отдушины, платье опало, она в ужасе закрыла лицо руками. Тут подоспел второй служитель и увел ее в боковую дверцу.

Я вскочила. С Таткой сделалась истерика. Она кричала, топала ногами, тащила меня к выходу.

— Зачем, зачем вы нас сюда привели?! — поворачивала она к Боре отчаянное, заплаканное лицо.

Авдеев и Боря были смущены и растеряны, видимо, и в самом деле не знали, чем грозит путешествие в «рай». Мы ушли из луна-парка в растрепанных чувствах.

И все не оставляла мысль о той девушке на отдушине. Я страдала за нее, она преследовала меня со своей загубленной честью.

Не выдержала, рассказала этот случай Татьяне.

— Какая вы наивная, Наташа! — возмутилась Татьяна. — Взрослая женщина, а такой ерунды сообразить не смогли. Это у нее такая работа! Вы, что, думаете, эти старые кобели зря там сидят? Они за тем туда и приходят. А девица ваша получает деньги. И выкиньте вы все это из головы — у меня для вас приятная новость.

Новость и вправду оказалась приятная. Татьяна взяла мне помощницу. Мастерская процветала, заказов было много, мы вдвоем не справлялись.

Я захлопотала, бросилась устраивать для будущей напарницы, Оленьки Протасовой, место.

Она оказалась дочерью давней приятельницы Татьяниной тетки, мы подружились сразу, хотя надежной помощницы из нее не получилось. Но не было в том Оленькиной вины. Она много и тяжело болела.

В детстве Оленька перенесла корь, а родители проглядели осложнение, осложнение перешло в хроническую болезнь почек. В Париже Протасовы жили скудно, в семье было еще двое детей. И вот Сандра переговорила с племянницей, и Татьяна взяла Оленьку под крыло, а я приобрела подругу. Татьяна-то была на десять лет старше, при всей ее доброжелательности сойтись накоротке мы не могли, а с Оленькой были на равных.

Она оказалась спокойной, мудрой, несмотря на свои девятнадцать лет. Как мать снисходительно и любовно смотрит на ребенка, так Оленька поглядывала не только на меня, но и на нашу самоуверенную хозяйку.

— Ах, Наташа, — вздыхала Оленька, наслушавшись моих рассказов о семейных неурядицах, — все это очень грустно, но жизнь-то не кончена.

Мне становилось совестно при взгляде на ее истонченные руки, миловидное обескровленное личико с прилипшими к влажным вискам темно-русыми завитками.

Оленька страшно огорчилась, узнав, что я скрываю от мамы незадавшуюся жизнь с Борей.

— Ах, ты не понимаешь, не понимаешь… Это ужасно, ужасно! Зачем ты таишься от мамы? Ты обязательно должна пойти к ней и рассказать правду.

И ведь заставила. Я набралась мужества и пришла к маме. Это был тяжелый, но необходимый разговор. Мама не упрекала, у нее даже в мыслях не было говорить «Ага, мы тебя предупреждали!». С присущей ей прямотой обвинила меня в гордыне и ханжестве. Я запротестовала:

— Нет, я же еще и виновата!

Мама в досаде хлопнула себя по коленям:

— Она спорить со мной будет! Да ты должна была прийти ко мне год назад! Разве нет? Разве не гордыня оставила тебя наедине с этим невежественным человеком? И это от него, когда он устроил за тобой унизительную слежку, ты не можешь уйти? Извини, это сплошное ханжество. «Мне плохо, я страдаю, но совесть моя чиста». Не чиста совесть, не чиста! Тебя временами, как ты говоришь, трясет от ненависти, но ты же временами спишь с ним. Прости за грубость.