Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Через неделю он снова явился, но я его на порог не пустила. Тогда на лестничной клетке раздался выстрел. Мы с мамой выбежали в ужасе. Он лежал, неловко подвернув под себя правую руку, без сознания. Быстрее, чем карета скорой помощи, примчалась тетя Лиля и определила ранение в область сердца.

Потом было долгое ожидание конца операции в приемной госпиталя. В уголке, отвернувшись от всех, плакала Валентина Валерьяновна. Марина сидела возле нее, вытянувшись в струнку. В глазах ее читался упрек. Или мне показалось?

Через два часа пришло облегчающее душу известие: ранение не смертельно, исход будет благоприятный. Еще через неделю мне разрешили навестить его. На кровати лежал… Нет, это был не Боря. Кто-то тихий, благостный, с робким молящим взглядом. Он упредил мои упреки, шепотом (громко ему еще не разрешали разговаривать) сказал:

— Не ругай. Я виноват. Я даю тебе честное слово — я не хотел стреляться по-настоящему. Я просто хотел напугать, даже кожу оттянул. И промахнулся. Для храбрости выпил лишку и промахнулся. Я многое понял. Вернись ко мне. Теперь все будет по-другому.

Рядом с его кроватью стоял столик, на нем среди лимонов и румяных яблок лежала маленькая коробочка. Я взялась немного прибрать на столе и спросила:

— Что это?

Он неопределенно повел рукой.

— Можешь посмотреть.

Я открыла коробочку. Там, завернутая в клочок ваты, лежала маленькая револьверная пуля. Я зажала коробочку в кулаке.

— Отдай мне. Я заберу, чтобы у тебя больше никогда не было поползновений стрелять в себя. У тебя теперь будет долгая жизнь.

Он понял. Стал смотреть в потолок, боясь встретиться с моими глазами. Потом повернул голову.

— Значит, не вернешься. Нашла коса на камень. Я думал, ты добрей.

Долго он на меня смотрел. Я выдержала взгляд, не мигая. Постепенно глаза его менялись. Это был уже прежний Боря.

— Только запомни, развода я тебе все равно не дам! Никогда! Не дам! Слышишь?

Хорошая есть русская пословица про горбатого.

— Поздравляю! — встретила меня Татьяна. — Из-за вас уже мужчины стреляются. Поздравляю. Не вздумайте только на почве жалости наделать новых глупостей.

Вечером у нее были гости, она позвала:

— Наташа, идите изображать хозяйскую дочку.

Я пришла в гостиную и села возле традиционного, неведомыми путями попавшего в парижскую гостиную, настоящего медного самовара. В тот вечер обсуждалась облетевшая Париж сенсационная новость — Горгулов [21] Павел Горгулов — русский эмигрант, стрелял в Поля Думера 6 мая 1932 г. смертельно ранил президента Поля Думера.

При всем честном народе, во время открытия книжной выставки, никому не ведомый русский эмигрант приблизился к президенту Франции и выстрелил почти в упор. Убийцу схватили на месте, помяли, хоть он и не очень сопротивлялся, тут же установили личность. Сразу после ареста Горгулов объяснил свой поступок. Это было возмездие Франции за сближение с Советской Россией.

Странно все переплетается в жизни. За день до горгуловского покушения мне исполнилось девятнадцать лет. Двумя неделями раньше хлопнул в уши глупый выстрел бывшего мужа. Теперь сижу в длинной Татьяниной гостиной, разливаю чай и со страхом смотрю на Печерского. Он только что возвестил новую катастрофу. Все, пришел наш час, собирайте чемоданы, господа эмигранты, и — куда глаза глядят! Франция не простит убийства своего президента.

«Господи, Боже мой, — тревожно сжималось сердце, — разорять с таким трудом свитые гнезда, снова скитаться, ехать в неведомые страны, учить чужие языки. Да и куда ехать-то? Кто примет нас? Кому мы нужны?»

Архитектор Дювалье и доктор Жюбер удивленно поднимали брови на каждое слово Печерского. По их мнению, он нес непостижимую для французского понимания чушь. Заметив мой испуганный взгляд, месье Анри подошел, наклонился и негромко сказал:

— Не слушайте князя, мадмуазель Натали. Он специально рассказывает всякие ужасы, чтобы произвести впечатление на наших милых дам.

Он подарил мне свой замечательный взгляд, принял из рук чашку чая и вернулся на место слушать рассуждения Печерского и полностью согласной с ним Татьяны о грядущих потрясениях эмиграции, до которой виконтессе дю Плесси уже не было никакого дела.

Прозвенел звонкий, как колокольчик, голос Алисы Дювалье, и все повернулись к ней.

— Друзья мои, да скажите же вы, наконец, кто такой Горгулов!

— Большевистский агент, — не задумываясь, ответил Микки и с достоинством поправил пенсне.