Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Никаких американцев я в глаза никогда не видела, но русских детей и молодежи там набралось человек триста, не считая взрослых руководителей и всякого рода деятелей, так или иначе связанных с ИМКА.

В один прекрасный день к маме в театр явилась депутация с Монпарнаса с просьбой помочь костюмами для новогоднего представления, а позже возникла мысль организовать там детский театр. Маму потащили на Монпарнас и уговорили взять на себя это дело.

К тому времени я осталась совершенно одна. Сестры и брат жили в разных концах Парижа, мы встречались от случая к случаю да с Таткой и Мариной мельком в лицее. Не раздумывая, я помчалась за мамой участвовать в детской самодеятельности. Для первого раза взяли «Золушку», а юных дарований нашлось с избытком.

Как опытная артистка, сыгравшая пусть маленькую, но настоящую роль в настоящем театре, я ни минуты не сомневалась, кому достанется Золушка. К великому моему изумлению, роли распределились самым неподобающим образом. На Золушку мама взяла другую девочку, роль Феи тоже проехала мимо носа, мне досталась младшая злая сестра, ролька с ноготок и совершенно неинтересная. Справедливости ради я вынуждена была признать Золушку красивой девочкой. Глаза синие, с поволокой, каштановые локоны до пояса, губки бантиком. Но как артистка… Нет, она никуда не годилась! Стояла столбом на сцене, не могла запомнить простейшую мизансцену, говорила тихо, не-вы-ра-зи-тель-но! И, стоя в кругу девочек, я однажды пустилась в рассуждения по этому поводу. Со мной немедленно согласились, мы разнесли бедняжку Золушку по кочкам.

— Она просто бездарна! — припечатала я.

Кто-то толкнул меня в бок. Обернулась — увидела маму и ее уничтожающий взгляд. Репетиция началась, но мама вдруг решила, что я не-вы-ра-зи-тель-но играю младшую злую сестру. Вместо меня поставили другую девочку, я отправилась в массовые сцены.

Домой ехала в полном одиночестве. Нет, мама была рядом, потом мы рядом сидели в метро, но она не обращалась ко мне, погруженная в свои думы, страшно далекая.

Молчанка! Убийственная, тягучая мамина молчанка! О, как она умела молчать, если я совершала дурной поступок. Да только на сей раз я ошиблась. Она заговорила. Уж лучше б молчала, ей-богу.

— Маленькая интриганка! — поставила она меня перед собой, как только мы пришли домой и переоделись. — Маленькая паршивая интриганка!

И я на самом деле почувствовала себя маленькой, несмотря на исполнившиеся недавно четырнадцать лет.

— Самое мерзкое, самое пакостное, самое ненавистное для меня, что бывает в театре, — интриги! Молчи, ты не смеешь мне возражать! Ты, моя дочь… Молчи! Ты думаешь, я не почувствовала, как ты надулась, когда я не дала тебе Золушку? Ты, в твоем возрасте, работаешь в настоящем театре, и ты стала завистницей? Молчи! Как ты могла подумать, что я воспользуюсь положением и стану брать тебя на главные роли? Это что, для тебя для одной театр?

И в таком духе, в таком духе. Полчаса длилась мамина нотация. Наконец, она успокоилась, простила раскаявшуюся грешную дочь свою. Я поклялась больше никогда не интриговать против товарищей. Мы целый вечер потом говорили, все о театре, все о театре. Как в театре нужно вести себя, как надо ценить и любить партнеров, как надо помогать им, какая это неприкосновенная и непререкаемая фигура в театре — режиссер. Я на всю оставшуюся артистическую карьеру напрочь забыла думать об интригах и подсиживаниях.

Но Золушку та девочка все же сыграла плохо.

Наступил мертвый сезон. Как руководитель кружка мама обязана была ехать в летний лагерь. Естественно, она брала меня. Для лагерного костра собирались ставить «Сорочинскую ярмарку», и мама пообещала хорошую роль. В знак полного примирения и в компенсацию за несыгранную Золушку.

Поселились мы в запущенном поместье на берегу Атлантического океана близ Бордо. Лагерь был большой, многочисленный, в отличие от скаутского отряда. А тот сам собою распался к тому времени. Инна вышла замуж и уехала в Англию, мы выросли.

В новом лагере были солидные, взрослые воспитатели, был заведующий хозяйством, вечно озабоченный однорукий Федор Тимофеевич Пьянов, был повар дядя Миша, был священник отец Николай.

Временная церковь во всех монпарнасских лагерях устраивалась обязательно. В специально выделенном помещении делалась перегородка для алтаря. По бокам от входа в алтарь устанавливались на покрытых вышитыми полотенцами столиках иконы Христа и Божьей Матери. Несколько икон развешивалось на стенах.