Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

— Прекрасно, — терпеливо соглашался Фима, — вы место для театра уже нашли?

— А что, — опасливо поглядывал на маму Саша, — здесь могут возникнуть сложности?

— Нет, зачем же сложности, — Фима поворачивался в его сторону всем корпусом, — но я бы посоветовал вам найти богатого коммерсанта…

— Это еще зачем? — брезгливо оттопыривала нижнюю губку мама.

Искусство и коммерция были для нее понятиями совершенно несовместимыми.

— Затем, что ваш распрекрасный театр кто-то же должен финансировать. Хотя бы на первых порах. Без денег вы прогорите.

— А почему это мы с места в карьер прогорим? — возмущалась мама. — Мы еще ничего не сделали, а вы уже отпеваете.

Фима набирал в легкие воздух, доставал записную книжечку, брал карандаш и задавал маме совершенно неожиданный вопрос.

— Дорогая Надежда Дмитриевна, просветите меня. Скажите, как велико в Париже число русских эмигрантов.

— Ну, этого никто не знает. Во всяком случае, много.

— Двести? Триста?

— Да нет же, несколько тысяч, наверное.

— Добре. — Фима задумчиво водил карандашом по усам. — Добре, берем зал на триста кресел.

— Нет, это мало, — прищуривалась мама, — пусть, по крайней мере, пятьсот.

— Четыреста, — торговался Фима и заносил в книжечку эту цифру. — Итак, — клал книжечку на стол и откидывался на сиденье, — к вам пришли четыреста русских эмигрантов…

— Почему только русских?

— Простите, а французам это зачем? Или вы по ходу действия будете выкрикивать в рупор перевод?

— Ах, да, — терла мама лоб кончиками пальцев, — они же не поймут.

— Итак, вы привлекли в свой замечательный театр четыреста русских эмигрантов. Все они с наслаждением посмотрели на страдания принца Гамлета. Теперь скажите, положа руку на сердце: все эти люди придут на это же самое представление еще раз?

— На Гамлета — нет.

— Прелестно. Значит, чтобы эти четыреста человек снова пришли в зрительный зал, нужно что? Нужен новый спектакль.

— И поставим.

— Надежда Дмитриевна, вы же умная женщина, вы же лучше меня знаете. Постановка стоит денег. Декорации там всякие, художества, финтифлюшки. И потом, насколько я понимаю, господам артистам надо платить жалование.

Вот тут Фима и проигрывал. Всю его тщательно продуманную атаку мама разбивала одним взмахом руки.

— Вы плохо знаете нашего брата артиста! — гордо парировала она, вздергивала подбородок и смотрела из-под дрожащих от негодования ресниц, — ни один из них, слышите, вы, расчетливое создание… Ни один из них даже не подумает просить жалование, пока театр не встанет на ноги.

— Даром будут работать?

— Не даром, не даром, вы, человек с булыжником вместо сердца, а во имя святого искусства!

— Ну вот, обижают бедного еврея, — улыбаясь, сдавался Фима и прятал так и не понадобившуюся книжечку в карман.

Он внимательно вглядывался в просветленное мамино лицо.

— Помогай вам Бог, дорогие мои. Помогай вам Бог. Я, наверное, действительно чего-то не понимаю.

Финансировать театр мама так никому и не предложила. Богатым русским это было совершенно не нужно. Искать меценатов во французской среде нечего было и пытаться. Французам, тем более, была совершенно безразлична идея возрождения русской культуры. В результате мамин театр просуществовал два с половиной года на… Сашин шоферский заработок.

Собрания артистов проходили уже не у нас, не на Вилла Сомейе, поэтому всех подробностей организационного периода я не знаю.

К весне набралась труппа из двадцати пяти человек. Был заключен договор об аренде зала на улице де Тревиз, составлен репертуар. Театр должен был начать функционировать с октября, а за лето артисты решили поставить «Вишневый сад».

Репертуар с самого начала обещал быть солидным, хоть и повторявшим все некогда поставленное и сыгранное в России. Брали «Человека с портфелем», «Даму из Торжка», «За океаном», «Без вины виноватых», «Макбета», ставили нашумевший в Париже спектакль по Леониду Андрееву «Тот, кто получает пощечины». Шла «Анна Кристи», из новых советских пьес взяли «Квадратуру круга» Катаева и «Зойкину квартиру» Булгакова.

Наступило жаркое лето. Мучительная учеба, к моей великой радости, благополучно завершилась. Я перешла в следующий класс не с такими уж скверными баллами. Весь июль мы с Мариной прослонялись, как неприкаянные, в саду, где листва казалась жестяной в недвижном и душном воздухе. Играть было не с кем. Петю и Тату увезли в Ниццу. Соседские дети тоже разъехались.