Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

2. Уланова Наталья Александровна (урожденная Сумарокова) — 1914 года рождения, русская, место рождения г. Одесса. Вывезена за границу в Турцию в возрасте пяти лет. Отца не помнит. Мать скончалась во Франции. Родственников, участвовавших в действиях, направленных на подрыв Советской власти, не имеет. Образование соответствует неполному среднему. В совершенстве владеет французским языком. Социальное положение — рабочая. Вопрос трудоустройства решается.

3. Уланова Виктория Сергеевна — 1942 года рождения, русская, место рождения г. Париж, Франция.

Примечание: супруги Улановы произвели обмен временных документов, выданных комиссией по делам реэмигрантов в г. Гродно на паспорта обычного образца.

Стояла странная сиротская зима. Словно на заказ, чтобы не пугать морозами и снегами непривычных к холоду новых советских граждан.

Улановы потихоньку устраивались. В декабре, ближе к Новому году, им выделили квартиру из двух комнат. Правда в январе потеснили, подселив семейство инженерши Величко, мать, дочь и бабушку. Но временно. Пока достраивается над головами третий этаж. Строительство шло вовсю. Жильцы второго этажа изнемогали от грохота, а через двор на улицу приходилось пробираться среди наваленного кучами кирпича и досок, но с этим мирились. Большая часть горожан жила в худших условиях в отстраиваемом после войны Брянске.

Пока переселялись, устраивались на работу, обживали комнату, боролись с ползущими по стенам пятнами сырости, отдавали в санаторий захворавшую дочь, Наталье Александровне недосуг было предаваться воспоминаниям. Но весной, отмеченной по календарю, но никак не проявившейся себя в природе, ею овладела злая, не отпускавшая ни днем ни ночью тоска.

Все оставалось непривычным, немилым, непонятным. Грустно жилось без родных, без друзей. Однажды поутру Наталья Александровна открыла глаза после странного сна с чувством вины перед памятью мамы и заброшенной могилы ее, но, окончательно проснувшись, вспомнила — могила матери недосягаемо далеко.

К ним часто захаживали. Люди совершенно незнакомые, любопытствующие. Приходили поглазеть на пришельцев из-за границы, порасспросить, как оно там, в Париже. Улановы терпеливо принимали всех.

Одни смотрели изумленно, словно желая убедиться, а не две ли головы на плечах у этих французов, а потом уходили разочарованные и как-то даже обиженные. Другие, слушали, словно придурков, сквозь недоверчивый прищур как бы говоря: «Какого черта вас потащило в эту разруху, в эту дороговизну, в очереди и все остальное?»

Никто не хотел верить, что в Париже, хоть и нет никакой разрухи, но такая же послевоенная дороговизна, карточная система тоже существовала и отменена не так давно.

Дружба с этими людьми не завязывалась. С ответными визитами к себе в гости Улановых не приглашали. Даже просто сходить было некуда, разве что в кино, но во всех кинотеатрах шли трофейные фильмы, виденные и перевиденные в Париже еще до войны.

По старой привычке вести дневник, Наталья Александровна решила возобновить этот обычай, но никаких интересных событий не происходило, а переливать из пустого в порожнее, что купила, что достала, не имело смысла.

Сергей Николаевич, много работал, возвращался домой затемно, усталый; с тревогой смотрел на сникшую жену, уговаривал потерпеть, не кукситься из-за пустяков.

Наталья Александровна тоже порядком уставала. Закончив дневную норму панамок для мастерской, где она работала надомницей, шила по вечерам шляпы — стосковавшиеся за войну модницы быстро нашли дорогу к модистке из Парижа. Времени для себя оставалось совсем немного. И все же, как-то оно само собой получилось, Наталья Александровна стала писать для собственного удовольствия, для души, воспоминания о прошедшей жизни.

Роясь в чемодане, наткнулась однажды на забытые три тетради, купленные перед самым отъездом на всякий случай. Наталья Александровна с детства любила такие тетради с плотной глянцевой бумагой, с тонко отбитыми строчками и широкими полями, в твердом сиреневом переплете накрапом по матовому картону, с черными матерчатыми уголками, чтобы не трепались поля обложки.

Поздним вечером, когда порывы ветра бросали в окно мелкий дождь, переделав все дела, загородив настольную лампу поставленной на ребро большой книгой, чтобы свет не мешал спящему мужу, Наталья Александровна сделала первую запись.

«Ника, дорогая, для тебя, когда ты вырастешь и захочешь узнать историю нашей семьи.