— Да я пошутил, ну вас, ей-богу! — оправдывался дядя Костя.
— Шуточки у вас, однако, — косился Игорь Платонович, настойчиво усаживаемый на место бабушкой.
— Поймите, — успокоившись, говорил он, — мы по крови и по призванию принадлежим к почетному легиону мыслящей части человечества. Даже гребя лопатой, я не могу перестать думать. Думать! — он хлопнул ладонью по высокому лбу.
— Правильно, — убежденно кивнула подоспевшая на шум мама. Она подсела к столу, положила на сжатые кулачки подбородок. — Я то же самое говорю.
— Наш факел не погашен, нет! — ободренный мамой, звенел голосом Игорь Платонович. — Наш факел коптит, мигает, задыхается без кислорода, но пламя есть. Есть! Мы обязаны поддержать это пламя.
— Для чего? — грустно спросил отшутившийся дядя Костя.
— Им передать. — Игорь Платонович широким жестом показал на меня, Петю, на Татку с Мариной. — Пусть они несут. Дальше. К следующим поколениям. А как же! Пока существует мысль — жизнь на земле продолжается.
Мама с восторгом смотрела на Игоря Платоновича, в ее глазах светился безумный огонек.
Вот к нему, Игорю Платоновичу, я и обратилась со своими монархическими исканиями. В следующее посещение он принес несколько открыток с портретами царя Николая II, Александры Федоровны, царевен и царевича. Маленький Алексей особенно мне понравился. Хорошенький мальчик в курточке с матросским воротником. О варварском расстреле этих красивых людей я знала. Уходила в свою комнату и горевала по убиенному царевичу.
Вскоре по Парижу поползли слухи о чудом спасенной Анастасии. Была женщина, выдававшая себя за царскую дочь. С нею носились, поговаривали, будто ее признал сам Дмитрий Павлович [9] Д. П. Романов, великий князь, внук Александра II.
. Я бросилась к Игорю Платоновичу:
— Это правда?
Он положил руку на мою голову и печально сказал:
— Милая девочка, время чудес давно миновало. Мы живем в эпоху расчета и бесчеловечности. Настоящая Анастасия, увы, мертва.
Через год он уехал в Южную Америку. Обещал писать, но, видно, не случилось ему, так и не написал, и навсегда затерялся, то ли в Аргентине, то ли в Бразилии.
А портреты царей со временем пожелтели, засидели их мухи. Я поснимала открытки со стен, а потом они и вовсе куда-то затерялись.
Секретный разговор. — Лицей. — Воспоминания. — Доктор Маршак
Это случилось во время моего увлечения монашеством. Я оказалась невольным свидетелем одного разговора мамы с тетей Лялей.
Честное слово, я не собиралась подслушивать. Подслушивание, чтение чужих писем или дневников считалось у нас смертным грехом.
В тот день я мечтала в своем уединении под кроватью на тюфячке и, видно, задремала. Когда мама и тетя Ляля вошли, поздно было вылезать наружу. Я думала, они ненадолго, и не хотела обнаружить перед ними свое убежище. Особенно перед тетей Лялей. Я взяла грех на душу и не предупредила о своем присутствии.
— Давай здесь поговорим, здесь никто не услышит.
Это был голос тетки.
На мое счастье, они не сели на кровать, а пристроились на широком подоконнике перед открытым окном.
— Смотри, как у Наташки чистенько. Молодец, хорошо убирается.
Это сказала мама. А я от счастья, что похвалили, расплылась в самодовольной улыбке.
Тетка круто сменила тему.
— Надя, — сказала она, — я не стану ходить вокруг да около, сразу скажу. Возможно, огорошу. Словом… мы с Фимой решили сойтись. Я хочу, чтобы он переехал к нам.
Я так поняла, что тетя Ляля и Фима хотят пожениться, и обрадовалась. Мы Фиму любили, он у нас давно был как свой. Но мама сказала:
— Лялечка, как же это? Он ведь женат.
— Да, женат, — голос тетки был неестественно спокоен. — Он и не собирается официально разводиться с женой. Но жить с нею не может. А я… А мне… Ай, да наплевать! Я живой человек, а не засохшая мумия. Жизнь уходит, жизнь!
— Ляля, да ты любишь ли его?
— Наверное. Не знаю. Во всяком случае, он мне не противен.
Они надолго замолчали. У меня даже затекла нога, но я не смела шевельнуться.
— Если все решено, — холодно заговорила мама, — зачем ты позвала меня советоваться? Какой совет я могу дать?
— Я не хочу, чтобы ты считала, будто я иду на компромисс.
— Да, но получается…
— Так я и думала! — отчаянно вскричала тетка. — Так я и думала, что ты это скажешь! — и вдруг заплакала. Тихо, тоненько, как маленькая.
Мама тоже заплакала и стала шептать:
— Любушка, родная моя, прости! Господи, да что же я сболтнула! Ты не слушай меня. Я не смею судить. Поступай, как тебе лучше. Прости меня, маленькая, родная моя сестричка. Если тебе хорошо с ним, слава Богу! А не получится — разойдетесь. Это так даже лучше, если вы не сразу поженитесь.
Читать дальше