Матушка жалобно посмотрела на него.
— Это кролики, Сергей Николаевич, уверяю вас, кролики. Не разочаровывайте нас. Месяц сидим на одной репе. А пока подрастет Данилин поросенок, мы же ноги протянем. Я уверена — это кролики. Эту надо убрать, — она несмело показала на хвост, — а остальное… стряпайте и ни о чем не думайте.
После ужина старушки приходили благодарить Сережу. Все в голос уверяли, что таких вкусных кроликов отродясь не ели. Не знаю, как матушка, а мы в тот вечер легли спать голодными. А я еще и всплакнула от разочарования, от жалости к убиенным кошкам. Бедные, бедные minoux cheris.
Да, жизнь в Париже с каждым днем становилась все хуже и хуже. Но люди становились смелей. Зародилось, ширилось Сопротивление. На Лурмель стало приходить больше народу. Не столько в церковь, сколько потолкаться во дворе, узнать новости из достоверного источника. Я часто заставала Юру или матушку, окруженных молчаливым кольцом внимательных слушателей. Происходящего в нашем доме было вполне достаточно, чтобы вызвать лютый гнев оккупантов. Но пока, как говорится, Бог миловал.
29 апреля 1942 года я почувствовала себя плохо. Началось в середине дня. Помалкивала, прислушивалась к себе. Вдруг только кажется. Но время пришло, дитя запросилось вон. После комендантского часа опоясало болью, рвануло вниз и почти сразу отпустило. И, как назло, взвыли сирены. Тревога!
— Ах ты, господи, — вконец расстроился Сережа, — приспичило тебе.
— Так ведь они не спрашивают! — рассердилась я и села в полной растерянности.
— Что же делать?
— Может, отпустит…
Он сел рядом, не сводя с меня глаз. Грустно улыбнулся и продекламировал:
И изумленные народы
Не знают, что им предпринять –
Ложиться спать или вставать?
— Ох, нет, вставать!
У меня все было наготове, мы оделись и вышли на улицу.
Тревожное лицо его возле моих глаз:
— Как ты? Что ты?
— Ничего… Давай постоим немного.
Я глубоко вздохнула и оперлась на стену. Схватило. Потом отпустило.
— Пошли.
Так бы мы и добрались до госпиталя, если бы не попавшийся навстречу ажан.
— Это что такое? Куда вас черт несет? А вот я вас арестую за хождение по городу в неположенное время! Два человека! Во время бомбежки!
— Три. Три человека почти, — стиснула я зубы. — И плевать на бомбежку!
Он пригляделся ко мне, испугался.
— Бог мой! Что же делать, мадам? Я очень сожалею, но по закону военного времени я обязан вас арестовать.
— У вас будут неприятности, — предупредила я. — Арестуете двоих, а выпускать придется троих.
— Мадам, я ценю ваш юмор, но…
Сережа вступил в переговоры с ажаном.
— Хорошо, — горячился ажан, — я вас отпущу, вы пойдете, а навстречу немецкий патруль!
Шагах в десяти прозвенело, будто кто из пригоршни высыпал железяки.
— Вот видите, — показал он в ту сторону, — еще и это.
Ажан сердито почесал затылок, сдвинул на глаза глянцевый козырек фуражки. Поправил, сердито посмотрел на меня.
— Хорошо. Дальше пойдем вместе, я доведу вас до госпиталя, а потом арестую одного вашего мужа за хождение по улицам во время воздушной тревоги.
— И комендантского часа, — напомнила я.
— И комендантского часа! — рассвирепел ажан.
Они подхватили меня с двух сторон, и повели дальше. До госпиталя оставалось еще два квартала. Чем ближе становилась цель, тем громче пели осколки. Казалось, они падают прямо с неба. Тогда мужчины прижимали меня к стене дома, заслоняли и с тревогой смотрели вверх.
В госпитале нас приняли с причитаниями: «Ай, ай, как же так, во время тревоги!» — захлопотали, повели рожать. А Сережа и ажан бегом добежали до участка и всю ночь потом резались в белот, самую утешительную карточную игру во всяких непредвиденных жизненных ситуациях.
Мой ребенок появился на свет рано утром, когда только-только заголубело небо за окнами. Пожилая акушерка сказала:
— Родилась девочка.
Я приподняла голову:
— Не может быть — мальчик!
Акушерка возмутилась:
— Как это — не может быть! Что же, я, по-вашему, слепая? Пожалуйста, смотрите сами — девочка.
И поднесла к моему носу что-то красное, жалобно пищащее — мяяя! мяяя!
— Что же вы мне попкой суете — вы личико покажите!
Акушерка засмеялась и унесла девочку к специальному столику, там стала с нею что-то делать.
Через некоторое время меня отвезли в небольшую трехместную палату, а еще через два часа сестра принесла белый сверток с выпростанными поверх пеленок ручками в бумазейных рукавичках. Сестра доверительно улыбалась:
Читать дальше