Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Сережа потянул меня от окна. Я уткнулась ему в грудь и снова расплакалась.

— Что ты, что ты, — ласкал он меня.

И так привычно было вдыхать чуть слышный мужской его запах, покоиться в сильных руках.

— Французов жалко! — заходилась я все горше и горше.

— Что ж сделаешь, — отвечал он, — что ж сделаешь? — отстранил меня, неловко вытер ладонью мое мокрое лицо, принес стакан воды, — тихо, тихо, — приговаривал ласково, — нам нельзя распускаться. Мы должны держаться, знаешь как!

Я кивала, пила, захлебываясь.

— Все! — уговаривала я себя. — Все. Все, — тряхнула головой, — уже все.

Мы занялись привычными делами. Я застелила постель, сварила кофе. И еще заглянула в банку и отметила, как мало его осталось. Потом мы завтракали и говорили привычные слова. Но взгляды наши невольно обращались к окнам, мы делали над собой усилие, чтобы не ринуться к ним снова. Накрытый в коридоре подушкой, чтобы не беспокоить маму, задребезжал телефон. Тетя Ляля звала к себе. Немедленно!

Я спустилась и пошла по двору в обход нашего раскинувшего два крыла дома, ослепительно белого под солнцем. Все окна были закрыты, двор опустел, но из сознания выпало — почему так. Не отдавая себе отчета, что в доме уже никого нет, я обогнула его и выбежала в пассаж с платанами. Здесь, как и во дворе, не было ни единой души. Я поднялась к тетке.

Она сидела на полу среди разбросанных вещей, растрепанная, в ночной сорочке. Валялось белье, платья, кое-что из посуды и совершенно неуместный мраморный слоник.

— Наташа, Наташа, — кричала торопящимся, срывающимся голосом моя всегда спокойная, уравновешенная тетка, — собирайтесь! Надо уходить! Уходить немедленно!

— Куда?

Она бросила сворачивать в комок шерстяное платье с длинными рукавами, уставилась на меня.

— Ты что, не соображаешь? Город открыт! Немцы вот-вот войдут! Они начнут убивать! Они изнасилуют Тату!

Чем больше она заводилась, тем спокойнее становилась я. Глянула на обреченную Тату. Дикий страх метался в ее глазах, она смотрела на мать в полном отчаянии.

— Ляля, — втолковывала я, — скажи ты мне на милость, для чего нужно немцам с места в карьер насиловать твою Тату? Ты что, думаешь, они только за этим сюда идут?

— Не понимает! — всплеснула руками тетка. — Она ничего не понимает! Блаженная, ты выгляни в окно!

Я опустилась рядом с ней на пол, сжала ее трясущиеся руки.

— Наплевать мне на немцев! Я о них даже не думаю. Послушай меня. Хорошо, мы пойдем. А бабушка? А мама? Или ты хочешь везти их на тачке, как я сейчас видела одного старика? Где ты тачку возьмешь? Ты пойми, французы у себя дома, в своей стране, их в любом городе примут. А мы? Кому мы в этой толчее, в этой неразберихе нужны?

Она ничего не хотела слышать.

— Мы должны уходить, мы должны уходить! — шарила она кругом себя.

Хватала то одно, то другое, совала в чемодан, вынимала обратно, искала глазами нужное, не находила… Я помчалась за Сережей.

— Иди, вразуми этих сумасшедших! Что хочешь, делай! Накричи, побей, заставь выпить стакан валерьянки!

Он не велел идти за ним, отправился, а через полчаса привел обеих. Тетя Ляля успокоилась, смотрела смущенно и виновато. От нее и вправду пахло валерьянкой. Татка облегченно вздыхала. Я зажала Сережу в коридоре:

— Как тебе это удалось?

Он хмыкнул:

— Встряхнул маленько.

Потом мы сидели возле мамы и рассказывали про исход французов из Парижа. Мама попросила ее поднять.

— Я хочу посмотреть.

Мы набросили на нее халат и, поддерживая с двух сторон, повели в соседнюю комнату с окном на улицу. Каждую косточку ее я чувствовала через бумазею.

А поток на улице не иссякал. Казалось, людей стало больше, плотнее стала толпа. Какая-то женщина под нашими окнами все оборачивалась, оборачивалась, видно, уже потеряла кого-то. Так она и пропала из глаз, закрутило в водовороте, унесло. Чуть позже мужчина с рюкзаком пронес на руках девочку в красном платье. Девочка плакала, некрасиво открывая рот.

Несколько человек вели велосипеды. Были и мотоциклисты. Но им все время приходилось кренить машины, двигаться, касаясь земли одной ногой. Я обратила внимание, как пристально мама всматривается в лица проходящих людей. Неужели, как я, искала знакомых?

— Похоже, — вдруг тихо сказала она.

Мы не поняли. А тетя Ляля запротестовала и потребовала, чтобы мы отвели маму обратно и уложили. Утомившись от недолгого стояния, мама немного полежала с закрытыми глазами, потом глянула на нас:

— Мы тоже так шли… В двадцатом году. Через Новороссийск. Ты помнишь, Наташа? Хотя нет, ты не можешь помнить, ты была совсем маленькая.