Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга первая

Верная себе, в первую очередь принялась утешать меня.

— Бедная, бедная моя Наташа, оставила я вас без работы. Вряд ли я открою теперь мастерскую. Нет, если открою, я сразу вас позову, лучшей помощницы мне не найти. Но не горюйте, у вас есть ремесло, шляпы вы шьете прекрасно, не пропадете. А я позвоню Ирине Владимировне. Попытаем счастья у нее.

Я провела у Татьяны несколько часов и никак не могла поверить, что все это случилось именно с нею. А еще мы горько плакали над преждевременной Оленькиной смертью.

Говорили и о Франсин, о скором отъезде няни Стефы. Рассказывала Татьяна и про мужа, и как он не находил себе места, разрешив жене сумасшедшую поездку вдоль побережья. Сама Татьяна теперь крепко надеялась на врачей, ей твердо обещали восстановить голос, возвратить подвижность руке, но все это после серии мелких, но мучительных операций.

— Да только она останется вся в шрамах, — горестно смотрела Татьяна на ослепительно белую повязку.

На другой день бросилась искать работу. Промоталась впустую целую неделю и отправилась, в конце концов, по рекомендации Татьяны к Ирине Владимировне Белянкиной в ее мастерскую с пышным названием «Ира де Беллин».

Мастерская Белянкиной, зарегистрированная на имя мужа ее дочери, француза, специализировалась на женских костюмах и платьях. Меня взяли на случай, если кто из заказчиц захочет сшить еще и шляпу. Таких случаев выпадало немного. Зато было множество всяких курьезов.

Однажды Ирина Владимировна, дама представительная, интересная, прихватила старшую закройщицу и меня и отправилась делать примерку на дому к одной богатой американке.

Американка была молода, хороша собой, шикарна. Она была морганатической женой Великого князя Дмитрия Павловича и носила титул княгини Ильинской.

Ирина Владимировна благополучно закончила примерку, уступила очередь мне. Было заказано три шляпы, из которых одна, соломенная, предназначалась специально для скачек и имела широченные поля. Княгиня сделала царственный жест:

— Спереди опустите. Ниже. Еще ниже.

Я осмелилась возразить:

— Но, мадам, так вы ничего не будете видеть.

— Я и не должна ничего видеть, достаточно, чтобы видели меня.

Был еще случай с известной французской киноактрисой Франсуаз Розэ. Это была милейшая женщина. Она заказала странную шляпу, нечто вроде мексиканского сомбреро. Для киносъемок.

На сомбреро я споткнулась, сомбреро я не одолела, оно само чуть не прикончило меня. Дважды переделывала все сначала, исколола руки, но сотворенное мною годилось лишь для чучела пугать ворон. Никаких денег не хватило бы выплатить в компенсацию за испорченный дорогой материал. Ехала сдаваться на милость клиентки и думала: «Господи, неужели настанет когда-нибудь день и час, и все эти муки останутся позади!» Не верилось.

Она пожалела меня. Она приняла работу и даже сделала вид, будто весьма довольна моим успехом. Бывают же на свете добрые люди!

Так я работала у Иры Беллин и все время присматривала более выгодное место. И нашла. Во французской мастерской высокого класса. Делом заправляла старшая мастерица, а хозяйку я видела всего два раза. При найме и при увольнении.

Старшая мастерица, перезрелая старая дева лет тридцати, мадмуазель Сюзанна, встретила сухо, посадила рядом с молоденькой француженкой. Я присмотрелась к работе соседки и успокоилась. Она была явно слабее. Но вот удивление, вот досада! Что ни сделаю — все плохо. Стараюсь, бьюсь, по вечерам засиживаюсь — никакого сдвига. Плохо — и все! Не выдержала, подошла после работы к Сюзанне. Она всегда уходила последней.

— Простите, мадмуазель Сюзанна, я хочу понять. Чем я вам не угодила? Почему вы все бракуете? Я же не слепая, я же вижу. Я работаю не хуже других.

Она смутилась, потом подняла глаза, непримиримо враждебные.

— Я вам советую уйти от нас. Я вас все равно выживу.

— Но почему? Что я плохого сделала?

— Лично вы, лично мне — ничего. Но я ненавижу иностранцев. Понимаете? Я терпеть не могу иностранцев, особенно русских.

Странно, я сразу успокоилась. То руки дрожали, пришлось убрать их за спину, а тут успокоилась. И даже осмелилась проявить интерес к такой открытой ненависти.

— Но, простите, что плохого вам сделали русские?

— A moi, лично мне — ничего. Но Франция должна быть и будет страной французов. Безработица растет, вы отнимаете у нас хлеб, занимаете наши рабочие места. И потом, вы, русские, вы все красные, коммунисты, большевики!