Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)

— Не обижайтесь на него, — говорила она, нежно прижимая к себе локоть гостьи, — он рассеянный человек и вдобавок близорук, он просто вас не заметил.

— Ну что вы, какая может быть обида! — расплывалась в улыбке Ханум, зорко подмечая все мелочи обстановки и прикидывая, как сделать похожей на эту свою марыйскую квартиру. — Я совсем не обижаюсь. У мужчин свои, мужские, дела, у нас, у женщин, свои.

— Присаживайтесь, пожалуйста, на этот диван! Я сейчас распоряжусь по хозяйству…

— Да вы не беспокойтесь.

— Помилуйте, какое беспокойство! Мы очень рады дорогим гостям!..

Пока мужчины, сидя на прохладной веранде, перекинулись двумя десятками неторопливых фраз — непременных предшественниц любого серьёзного разговора, пока Ханум разглядывала обстановку гостиной, расторопная хозяйка уже управилась и пригласила гостей к столу. Стол был сервирован если не слишком красиво, то по крайней мере богато, можно было только удивляться, как и откуда за такое непродолжительное время были извлечены и расставлены многочисленные закуски, вина, фрукты и даже горячие блюда.

Бекмурад-бая не удивило ни это обилие, ни расторопность хозяйки. Он неоднократно бывал в гостях у начальника ашхабадской тюрьмы и знал его хлебосольство, особенно по отношению к нужному гостю. Поэтому он спокойно принял предложенную рюмку коньяка и не менее спокойно произнёс первый тост «за здоровье дорогих друзей, хозяев этого дома, и за то, чтобы земля поглотила всех наших врагов». Его поддержала Ханум, сказавшая, что «пусть отсохнут руки, протянувшиеся к нашему благополучию, и ослепнут глаза, глянувшие на нас с завистью или злобой».

Спустя некоторое время, начальник тюрьмы и Бекмурад-бай уже хлопали друг друга по плечам, целовались, клялись в дружбе. Не отставали от них и женщины, которые хоть и менее бурно выражали свои чувства, однако наперебой друг перед другом старались показать свою предупредительность и внимание. Но если начальник тюрьмы захмелел всерьёз, то Бекмурад-бай больше притворялся пьяным.

— Дай мой хурджун! — приказал он Ханум.

И когда та подала стоявшую в углу ковровую сумку, Бекмурад-бай развязал её и вытащил из одного отделения связку серебристых, словно тронутых первым инеем смушек, а из второго — связку бесценного золотистого сура,

— Вот, — сказал он, — такие шкурки нелегко найти на базарах Бухары и Бекбуда, Тот, кто имеет их, держит в своих руках сокровище. Мы с вами друзья на вечные времена — я дарю вам и седой каракуль и сур… На вечные времена… Во имя счастья в вашей семье… Примите наш подарок… — и, пьяно качнувшись, он словно ненароком обнял за плечи начальника тюрьмы и его жену.

Утром хозяйка долго любовалась дорогим подарком. Она гладила шкурки ладонью, смотрела их на свет. Светлые и рыжие искры вспыхивали в тугих колечках шерсти, живые радужные волны прокатывались во шкуркам, словно маленькие души ягнят запутались в мягких завитках и дрожали, бились, стремясь вырваться на волю из жестоких человеческих рук.

— Чем мы одарим гостя? — спросила женщина. — Что мы можем поднести равное его дару?

Начальник тюрьмы, хмурый с похмелья, невыспавшийся, почесал затылок. Он сидел, свесив с высокой кровати босые ноги, и мутными, налитыми кровью глазами следил за женой, которая, стоя перед зеркалом в короткой ночной рубашке, примеряла шкурки. Во рту было скверно, хотелось ледяного чала, к которому он давно привык за годы жизни в Туркмении.

— Чем одарим? — пробурчал он. — Ничем дарить не будем. Бекмурад — парень не дурак, зря тратиться не станет. Коль подсунул нам такой подарок, значит имеет что-то на уме. Думаешь, он затем приехал в Ашхабад, чтобы нам эти шкурки подарить?

— Я не настолько глупа, как ты полагаешь! — сердито сказала жена. — Конечно, у него есть к тебе дело, и ты поможешь ему во всём, что он попросит.

— А если он падишахом захочет стать или… тебя в свой гарем потребует — тоже помогать? — грубовато сострил начальник и, предупреждав возражение жены, миролюбиво попросил: — Ты бы мне, душа моя, чалу велела подать либо простокваши холодной.

— Лучше стопку выпей, — посоветовала жена.

— И то! — согласился начальник и зашлёпал в соседнюю комнату к буфету.

Когда гости проснулись и Ханум пошла умываться, он зашёл в комнату, где ночевал Бекмурад-бай. Тот сидел уже одетый, в тельпеке и хмурился, размышляя, не слишком ли много он дал начальнику тюрьмы за то, что ещё собирался у него попросить. Может быть стоило разделить каракуль на две части — одну дать сразу, а другую после того, как слажено дело будет.