Эдвард Радзинский: Железная Маска и граф Сен-Жермен

На портрете был изображен красавец мужчина в камзоле и парике. С лицом насмешливым, гордым… и знакомым.

Месье Антуан стоял у стола, поглаживая позолоченную голову атланта… На этот раз он был в черном смокинге и в черных перчатках.

Церемонно поздоровавшись, начал говорить:

— Этот стол сделан по личному заказу «Короля-солнца» в знаменитой «Мануфактуре королевской меблировки». Что же касается портрета, он вас заинтересовал не зря. Портрет этот написан при жизни фантастического господина, на нем изображенного… накануне его официальной смерти. Обратите внимание на необычайно широкий лоб, говорящий об опасном разуме. Его крупный нос весьма напоминает нос Гёте. В подобном носе знаменитый физиономист Лафатер увидел великую способность творить. Чуть выпяченная губа господина повествует о сластолюбии и похоти, побежденных однако неукротимой волею. Он выглядит на портрете от силы сорокалетним, не правда ли? Хотя, по его собственным словам, ему в это время было 88 лет… Впрочем, ни дата рождения, ни дата его истинной смерти неизвестны. Неужто не поняли, о ком речь? Это тот, чьим именем я позволил себе украсить мою визитную карточку. Это — граф Сен-Жермен.

Надо сказать, я был взволнован. Меня давно занимал этот неправдоподобный господин. Все последнее время я писал биографию Екатерины Великой. По одной из версий, сей фантастический граф в 1761–1762 годах находился в России и тайно участвовал в свержении несчастного Петра III.

Я не успел подумать (так будет всегда в наших беседах), как месье Антуан уже говорил:

— Именно! Именно! И тогда они впервые встретились, граф Сен-Жермен и граф Алексей Орлов. Потом была вторая встреча, в Италии. В ту вторую встречу граф Сен-Жермен участвовал в знаменитом Чесменском бою под именем генерала Салтыкова. Как он сам рассказывал, это имя он выбрал из уважения к князю Сергею Салтыкову, любовнику Екатерины и отцу вашего императора Павла.

— Насчет отца Павла у меня иная теория, — начал я.

— Ну какие тут могут быть «иные теории», — прервал месье Антуан. — Никаких «иных» быть не может. — И тут лицо месье Антуана странно покраснело, точнее, налилось кровью. За наши два дня общения я видел это его состояние много раз. Но в тот, первый, я очень испугался, мне показалось, что с ним случился припадок!

Он шептал:

— Никаких иных теорий быть не может… Охота… Все у них случилось тогда… В тот день они отстали от охотников…

И, клянусь, я… увидел !!! …Длинный тоннель. Тоннель как-то воровски мелькнул передо мною… пропал. И уже из тьмы исчезнувшего тоннеля навстречу мне скакали двое всадников. И тотчас исчезли. Как бывает, когда теряешь сознание… Я летел… во тьму. И слышал… слышал монотонный голос месье Антуана:

— Он и она… вы их не видите… они отстали от охотников, они на лошадях… Остановились у старого охотничьего домика… Он наклонился к ней с седла… и обнял за талию… Она не противится, но задрожала. А он, уже лаская губами ее ушко, нашептывает картины счастья и как сделать тайной счастье, которым они смогут безопасно наслаждаться… уже сейчас! Он вынимает ключ от домика!.. И она глядит на ключ… и!!!

Я видел вновь лицо месье Антуана, оно придвинулось совсем близко: тяжелые веки и ледяные глаза без ресниц. И опять зашептал его голос:

— Она напишет впоследствии в «Записках»: «В ответ я не проронила ни слова…» Подобное молчание на языке Галантного века считалось зовом ! Он немедля воспользовался ПРИЗЫВНЫМ молчанием… Пропустив восхитительную станцию «Изнурительной Нежности», он поторопился в «Приют Наслаждения»… Они вошли в домик! « Случившееся»… эти полтора часа счастья… остались ясным намеком в ее «Записках»: « Часа через полторая сказала ему, чтобы он ехал прочь, потому что наш… такой долгий разговорможет стать подозрительным . Он возразил, что не уедет, пока я не скажу — «люблю». Я ответила: «Да, да, но только убирайтесь». Он пришпорил лошадь; а я крикнула ему вслед: «Нет, нет!»…

(Впоследствии я отыскал этот эпизод в «Записках» Екатерины Великой. Оказалось, месье Антуан цитировал почти слово в слово.)

Месье Антуан замолчал, будто пытаясь прийти в себя. Пришел в себя и я.

Он продолжил совсем спокойно:

— Однако мы заговорили о графе Алексее Орлове. У него было великолепное лицо с медальными чертами, восхитительно изуродованное глубоким шрамом. Это был век, когда шрамы, добытые в сражениях, драках и дуэлях, прельщали женщин. Люди в том веке умирали от ран куда чаще, чем от жалкой старости. Последний век, когда побеждали личным мужеством.