Адыл Якубов - В мире поддлунном...

— Да я и не удивляюсь, Абу Али! Горькую истину, тобой высказанную, я тоже знаю. Знать-то знаю, но душу этим знанием не успокоишь. Сердце плачет, оно страдает из-за попранного достоинства таких людей, как ты, дорогой мой!

— Молитвы мудрых не всегда доходят до небес, не дошла и на этот раз наша с вами молитва. Но худа нет без добра, и, сказать правду, я, покорный ваш слуга, даже благодарен судьбе за разыгранную шутку. Я не Ибн Сина, а значит, не мне и лечить султана — кстати, жить ему осталось очень, очень недолго. Теперь единственное мое желание — как можно скорей, может быть, сегодня, уехать отсюда.

Бируни перестал ходить. Наклонил голову в знак согласия:

— Да, ты должен уехать, дорогой мой, поскорей уехать из этого неблагодарного, бесславного города. Но… как ты уедешь? Нужны лошади, запас еды, люди, которые бы сопровождали тебя в дороге!

Ибн Сина по-детски беспечно рассмеялся:

— Э, что там лошади и сопровождающие… Главное сейчас — выбраться из обсерватории, она ведь окружена сарбазами, уж не знаю чьими — Хатли-бегим, или Абул Хасанака, или главного визиря. Если выберусь, то дальше дорогу найду.

— Нет, дорогу найти будет не так-то легко, как ты думаешь, Абу Али! Ты не представляешь себе, сколь далеко простираются руки султана Махмуда, его сыщики, соглядатаи, наемные убийцы…

— Не беспокойтесь за меня, учитель! В Газне должен быть один дервиш, его зовут Маликул шараб! Помогите мне найти доступ к нему, этого будет достаточно.

Бируни широко раскрыл глаза:

— Маликул шараб! А ты… откуда знаешь его, Абу Али?

Абу Али снова рассмеялся:

— Ну как же иначе? Ведь говорят про меня, что будто бы нет тайны, мне неведомой… Есть такие тайны, но Маликула шараба я знаю… И еще — тех смельчаков, которые неподалеку от Газны точат сабли на султана Махмуда.

— Кто же стоит во главе смельчаков?

Ибн Сина посмотрел на дверь, тихо сказал:

— Исмаил Гази.

— Имам Исмаил?

— Он самый… А связан с ним Маликул шараб. Мститель отомстит и за наши печали, учитель. Нужно только найти Маликула шараба.

Вышел ли из темницы Маликул шараб — этого Бируни не знал. Видно, придется поломать голову, прежде чем Маликул, если он на свободе, им «откроется». Да, но откуда Абу Али знает Маликула шараба да еще имама Исмаила? У Маликула шараба с имамом Исмаилом тайные связи — и об этом ведомо не ему, Абу Райхану, близкому другу «повелителя вина», а Ибн Сине, который обитает за сотни и сотни фарсангов от Газны. Он, Бируни, тоже слышал об имаме Исмаиле, который, скрываясь в горах, держал в страхе высокомерных беков, эмиров, сановников и богатых купцов, но, как говорят, ни разу не причинил беды никому из бедняков. Его пытались поймать, но тщетно — он уходил от войска султана и от его ищеек.

Бунтовщик проклят в мечетях, а простой народ, говорят, его любит, ему верит.

Ибн Сина сказал не без смущения:

— Да вы не беспокойтесь особенно, учитель! Если не Маликул шараб…

— О Маликуле шарабе я непременно разузнаю, — Бируни словно вышел из задумчивости. — Сегодня же разузнаю и сообщу тебе.

— Но, ради аллаха, будьте осторожней, — Ибн Сина словно прочитал намерения Бируни. — Я не прощу себе, если из-за меня с вами случится что-то плохое. И еще: если сюда придут воины Исмаила Гази, будет пролита кровь. А я, ваш покорный слуга, этого уж никак не хочу!

— Я открою тебе тайну, одну из немногих, которые неведомы даже тебе, Абу Али! «Храм уединения» стоит на вершине холма, внутри которого есть подземный ход. Он ведет далеко в горы. И знают о нем двое: султан, который и приказал в свое время вырыть подземный ход, и я.

Ибн Сина удивленно-вопросительно взглянул на Бируни:

— Я уйду этим ходом, а вы? Не навлеку ли я беду на вас, учитель? Ведь я же сказал, что не прощу себе…

Бируни жестом пренебрежения прервал друга. Прикоснулся к своему лбу. Сказал:

— Многие беды навлекала на себя эта голова, Абу Али. А вот пока живет, даже мыслить пытается. Говорят ведь: что судьба записала на лбу человека, того не миновать… Опасностей я не страшусь. Мира бренного, подлунного страшусь, нечестивых дел в нем слишком много, чаша полна до краев.

— Что же делать, учитель? Не нам, видно, дано изменить мир.

Бируни опять охватил приступ яростного гнева, — с годами, он чувствовал, такие «взрывы» случались все чаще.

Ученый вновь зашагал по зале, безостановочно, шумно, опрокидывая кресла и тут же на ходу подымая их.

— Нет, не могу смириться, не могу, Абу Али! Мир бренный, старый-престарый, без начала, как ты говоришь, пронизан нусом — разумной целесообразностью, весь мир, кроме… кроме людской жизни. Где ты в нем видишь нус, Абу Али?.. Прости меня, о создатель! Ты создал человека из глины, дыханьем своим внедрил в него жизнь, но зачем вместе с жизнью внедрил ты и глупость, и злобу, и себялюбие, толкающее на любую подлость? Зачем наделил низкими вожделениями? Почему, одарив человека проницательным разумом, — его, его одного из земных существ! — не сделал ты так, чтоб использовал он этот разум лишь в высоких целях?