Адыл Якубов - В мире поддлунном...

— Да, Абу Али, этот храм науки стал для меня единственным утешением. Когда на душе темнее ночи, прихожу сюда и успокаиваюсь, слежу за светилами, читаю, пишу, думаю. Как это сладко — думать!.. О тайнах природы и нашей жизни, о недолговечности и радостях человеческого бытия… Я все тебе покажу, Абу Али. Написанные мной календари, таблицы звезд!..

Ибн Сина с восторгом и любовью все смотрел и смотрел на Бируни.

— А Индия? Говорят, вы написали большую книгу про Индию? Она уже переписана?

Бируни горько вздохнул:

— Прежде чем отдать в переписку, я обязан показать ее султану Махмуду.

— Зачем?

— А затем, что… Ты говоришь так, Абу Али, будто не знаешь «справедливых властителей»… Стоит произнести мне «Индия», и султан Махмуд тут же думает, что это что-то вроде названия касыды про его победоносные походы. Он ждет книги, в которой воспевают его доблести воина, ими он хочет остаться в истории рода человеческого. А моя книга «Индия» — совсем о другом. Это капля того моря уважения к великой стране, которое живет в моей душе с тех пор, как я там побывал.

Глаза Ибн Сины опять засверкали, подобно глазам молодого талиба — любителя знаний.

— О устод! Хоть одна-то переписанная книга найдется? Дайте на несколько дней!

Бируни прищурился:

— Пожалуйста, только так: ты дашь мне переписанный «Аль-Канон», я тебе — «Индию».

— Баш на баш?

— Баш на баш!

Да, лучше шутка, лучше не бередить старых ран. Но и шутка переходила у них в грусть — грусть мудрецов, бессильных победить зло этого мира.

В ту же самую ночь главный визирь Али Гариб вернулся из крепости Кухандиз в свой городской дворец. К этому вынудило его тайное послание от Хатли-бегим.

Доставил его в крепость Пири Букри. Он осведомил главного визиря о последних событиях во дворце. Хотел было горбун после этого поведать и о своих бедах, высказать и просьбы тоже, по, прочитав послание Хатли-бегим, главный визирь так разволновался, что лишь краем уха слушал горбуна, а уж на просьбы его и совсем не хватило ни времени, ни терпения.

Блюдя осторожность, быстро собрались, поскакали в город. Сначала примчались во дворец особо шустрые слуги. Раньше главного визиря. Предупредили привратника. Тайность была соблюдена, их, кажется, никто не увидел. Дворецкий провел господина — а вместе с ним и Пири Букри — не парадным входом, а одним из боковых, и, против обычного, не на второй ярус, а в подвальные помещения, о которых мало кто во дворце и знал.

Помещение, куда они прибыли, состояло из двух комнат, соединенных между собой. И та, и другая комнаты были убраны по-нищенски бедно. В первой, в углу, приткнулось ветхое кресло, зато на полу во второй расстелили большой мягкий ковер, а на середину выставили восьмигранный столик на низких ножках, принесли и подносы с едой, довольно изысканной.

Значит, кого-то предстояло встретить.

Главный визирь снял с себя скромный черный чекмень и повесил его на крюк в стене, скинул и поношенную меховую шапку, вместо нее водрузил на голову бархатную тюбетейку с узором цветка персика. Вот и все приготовления.

Заложив руки за спину, Али Гариб стал ходить из угла в угол, а Пири Букри, сложив руки на груди, водил за ним глазами, что излучали преданность. Говорить не решался. Был похож на пса, который ждет кости от хозяина, но — вот беда! — хозяин, отягощенный собственными заботами, видно, напрочь забыл о своем верном псе.

Главный визирь за две недели сидения за стенами Кухандиза сильно похудел, его обычно красненькое, как спелое яблочко, лицо посерело и осунулось: глаза-бусинки впали: короткая бурая шея утончилась так, что под подбородком, будто у старого индюка, повисли длинные складки кожи.

Пири Букри пребывал в растерянности: то ли продолжить рассказ о собственных невзгодах, то ли выразить сочувствие господину, то ли попросту молчать и стоять столбом, ожидая приказов.

Снаружи послышались легкие торопливые шаги, дверь распахнулась — в комнату вошла Хатли-бегим.

Вместо обычного черного платья на ней было красное бархатное, поверх платья — халат с короткими рукавами, обшитыми, как и ворот, желтой шелковой бахромой: кисейный розовый платок, чтоб закрывать лицо, небрежно откинут назад.

Хатли-бегим посмотрела сначала на главного визиря — тот остановился посреди комнаты, склонив голову, затем на Пири Букри, так и прилипшего к стенке у входа. Тонкие губы женщины раздвинулись в злой улыбке: