Рангея Рагхав - Гибель великого города

Нилуфар напряженно прислушивалась.

— Ты слышала? — спросила она Хэку.

— Да…

В это время тихий голос позвал:

— Хэка!

Хэка бегом бросилась к двери.

— Кто здесь?

По шепоту Нилуфар узнала управителя. И Хэка уже разглядела ночного гостя.

— Зайдем к тебе ненадолго, — бормотал тот. — Ведь Апап во дворце!..

— Нет, нет, сейчас нельзя, — в отчаянии говорила она.

— Нельзя? Разве сегодня ты не рабыня, а я… не управитель?

Он был пьян.

Хэка упрямо стояла в дверях.

— Тогда пойдем со мной…

Хэке пришлось уйти с Акшаем. Издалека донесся приглушенный смех рабынь. Они хорошо знали, о чем может говорить управитель наедине с рабыней.

Вскоре вернулся Апап. Он поставил кувшин с украденным вином на землю и огляделся. Хэки не было. Тогда он лег на солому лицом вниз. Кувшин так и остался нетронутым.

Нилуфар ничего ему не сказала. Сердце ее разрывалось от боли и гнева.

Тайна исчезновения египтянки оставалась неразгаданной. Дворец осмотрели несколько раз, обшарили все закоулки. Пронырливый и хитрый Акшай, доказывая свою преданность господину, собственными глазами осмотрел каморки рабов, но ему не удалось напасть на следы Нилуфар. Сам Манибандх обошел потайные места во дворце, а его усердные слуги объехали на колесницах весь город. Поиски были безуспешными.

Манибандх не мог понять, куда же пропала Нилуфар? Вряд ли у кого из горожан хватило бы смелости скрывать беглянку, весь Мохенджо-Даро трепещет перед высокочтимым купцом. И почему Нилуфар так поступила? Подобает ли ей, бывшей рабыне, равняться с благородными женщинами, выказывая гордость и самолюбие? Нилуфар клялась, что любит его, почему же она бежала из дворца? Красота и искусство дравидской танцовщицы прельстили его, но юная красавица уйдет так же легко как и пришла, а Нилуфар… Он любил ее… Что бы ни было, в его сердце осталось нежное чувство к египтянке и он простил бы ее, вернись она к нему с повинной…

Но Нилуфар не приходила. День сменялся ночью ночь — новым днем, — о ней не было никаких вестей.

А Нилуфар по-прежнему пряталась в соломе, в нескольких шагах от Манибандха. По вечерам она выходила из дворца, переодевшись мужчиной, а потом возвращалась на ночлег. Апап и Хэка делились с ней своей скудной пищей, а иногда ей улыбалась судьба, посылая лакомый кусочек, который удавалось стащить на базаре. Купить она не могла ничего, у нее не было даже медной монеты. Продать украшения, которые Хэка тайком принесла из ее комнаты, она не решалась, — на каждой из них было имя Манибандха. В руках бедняка такие украшения! Кому бы это не показалось подозрительным?!

Поглощенный думами, купец медленно расхаживал по залу. Из окна он видел, как вдалеке какие-то люди мерили землю, собираясь прокладывать сточные трубы для новых домов. Город разрастался. Богачи всех стран мира непременно желали выстроить в великом городе свой дом. Строились также огромные гостиницы с большими дворами внутри. В них мог остановиться всякий приезжающий в Мохенджо-Даро. Там всегда бурлила жизнь — прибывали караваны верблюдов, приезжали купцы, расхаживали гетеры. Город растет на глазах, но почему это не радует Манибандха?

Он отошел от окна и принялся ходить по залу. Потом вышел наружу. При виде господина рабы усердней принялись за работу. Из поварской доносилась тихая песня. Манибандх улыбнулся. Таков уж человек едва выпадет свободная минутка, он уже ищет какую-нибудь радость, подобие счастья! Счастье? Разве человек достигает его когда-нибудь? Единственное и истинное счастье — это отдых после тяжкого телесного труда…

Купец поднялся на верхнюю террасу плоской крыши. Отсюда был виден весь город. Невдалеке строился дворец. На бамбуковые леса медленно поднимались рабы, таща на спинах камни. Помахивая плетью, стоял надсмотрщик. Это супруг Вины строил себе жилище, которое ни в чем не должно было уступить роскошному дому Манибандха. Он был богаче остальных купцов города и изо всех сил старался сравниться с Манибандхом. Но высокочтимый только улыбался, глядя на его потуги.

Надсмотрщик ударил плетью одного из рабов. Тот подскочил от боли. Манибандх вдруг вспомнил, как однажды взвился от удара черный раб, с каким отчаянием он кричал: «Синдхудáтт! Почему ты так жестоко бьешь нас? Это же все не твое! Даже собака не стережет хозяйское добро с таким усердием».