Аркадий Савеличев - Столыпин

– Я испрошу у государя разрешения отдохнуть где-нибудь в финляндских шхерах. Время самое благодатное.

Ольга отмолчалась, а высказала, видимо, общее настроение Наташа:

– Под охраной броненосцев, па?

Он ничего не ответил, с обычными предосторожностями – одновременно и с закрытой каретой, и с автомобилем – отправляясь на попутную станцию, при каждой поездке разную. Он давно уже не испытывал свободы, как во времена дворянского предводительства.

Государь после обычных приветствий заметил:

– Случилось что, Петр Аркадьевич?

Столыпин мысленно вздрогнул. Ну, дожил, растяпа! Поэтому ответил даже несколько разухабисто:

– Да вот думаю, ваше величество, как повеселее разогнать всем надоевшую Думу!

Николай II не одобрил его показную веселость:

– Прежде отдохнуть вам надо, Петр Аркадьевич. Вижу, не возражайте. Я сам люблю финляндские шхеры. Тихо, уютно… и, между прочим, безопасно. Почему бы и вам не последовать моему примеру? Там меж островами где-нибудь и встретимся.

– Но дела, ваше величество?..

– Дела! Когда ж нам жить? Закругляйте ваши делишки – да и на корабль со всей семьей. Надеюсь, морской министр не откажет в приличном суденышке.

Столыпин предупредительно склонил голову, ожидая, что дальше последует. Не об отдыхе же пойдет речь между царем и премьером.

Так он и вышло. Николай II озабоченно спросил:

– Неужели вы решитесь, Петр Аркадьевич, на разгон Думы? Ведь в этом деле я вам не помощник. Мое имя не позволяет мне…

– Ваше имя не будет замарано, ваше величество. Разве что мое… Такая малость!

– Ну-ну, не прибедняйтесь, Петр Аркадьевич. Вам жить и работать.

– Но мы подошли к неоспоримому факту: избирательный закон нужно менять. Собственно, проект нового закона мной уже написан. Вот, ваше величество! – вынул он из портфеля папку с аккуратно исписанными листами.

Беря папку, Николай II улыбнулся:

– Что-то у вас в портфеле всегда гремит… Револьверы? Бомбы?

– Бомбы – для нападения, ваше величество. Мне же нужна защита. Не грешно министру внутренних дел соблюдать кой-какую оборону.

– Револьверы так револьверы, – кивнул Николай II.

– Моей подписи под законом не потребуется?

– Я думаю, достаточно будет утверждения закона Государственным советом. Если не возражаете, ваше величество?

– Не возражаю, – оценил Николай II охранительный план. – Но вы будьте все-таки поделикатнее с этими левыми… правыми… Кругом лгут, кругом маски какие-то…

Столыпин знал, какие маски обступают не только премьера, но и трон. Так ли уж наивны закулисные разговоры о конституционной монархии?

Лидер конституционных демократов шел в служебные апартаменты Столыпина не без тревоги. Зачем-то опять понадобился?

Конечно, ему было бы приятнее встречаться с этим человеком в домашней обстановке – Елагинском дворце, но пришлось ехать в Зимний. Ничего не попишешь, подстраховывается премьер. Но ведь и то верно: нельзя же вечно подставлять под бомбы и без того заарестованную семью. Да и посетителей – их-то с какой стати десятками в клочья рвать? Милюков теперь и на своей шкуре почувствовал висящий над всеми кулак. Не далее как третьего дня он шел в редакцию партийной «Речи», обдумывая очередную статью. Было недалеко, на Жуковской улице. Обычный утренний променад. Но на Литейном проспекте нагнал его какой-то молодой парень и, ничего не объясняя, дважды вдарил сзади по шее. Довольно сильно: котелок слетел, пенсне свалилось и разбилось. Но на ногах устоял, даже попробовал поднять шляпу. Парень стоял и ухмылялся. Толпа собралась.

– Да зовите городового!

– В участок, чего там!

– В свидетели все подпишемся!..

Милюков заподозрил дешевое политиканство:

– А что, ухарь, знаешь ли, кого бьешь?

– На кой ляд мне знать! – был заносчивый ответ. – Пятерицу заплатили, еще обещают, так отрабатывать надо.

Конечно, уже хватил водки для храбрости.

– Пошел вон, раз свое отработал!

Толпа была недовольна таким исходом дела, но не возиться же с пьяным?

Об этом и думал Милюков, поднимаясь на верхний этаж, где был служебный кабинет Столыпина. Он готовился к пространному и обстоятельному изложению своих политических взглядов. Разумеется, взгляды были разные. Но пригласил Столыпин в трудную минуту – трудную, чего скрывать! – не социал-демократа, не черносотенца, а именно его, Милюкова. После взаимных приветствий он уже и начал было: