Мирмухсин Мирсаидов - Зодчий

Зульфикар огляделся. На полу валялся поднос и вокруг него рассыпанные лепешки.

— Что случилось? — Зульфикар подошел к жене.

Бадия молча глядела на мужа. Зульфикар легко поднял ее на руки, и только тут она, обессилев, выронила осколок кирпича. Так с Бадией на руках Зульфикар отправился домой. По дороге, кроме того же придурковатого мальчика и какой-то женщины, он никого не встретил. Зульфикар внес Бадию в их комнату и положил на постель. Она попросила пить. Напившись, Бадия успела лишь сказать! «Это люди Чалаби» — и потеряла сознание.

Оставив у постели Бадии мать и сестер, Зульфикар кинулся к табибу. Затем побежал на стройку сообщить зодчему и своему отцу, что Бадия нашлась, а оттуда кинулся в махаллю Намазгох, торопясь сообщить Масуме-бека счастливую весть.

Все родные и близкие собрались в доме Зульфикара.

Узнав от Исмаила Исфагани, что Бадию нашли в пустом доме, есаулы бросились туда, но никого не обнаружили. Начали искать хозяев…

Лишь к полудню к Бадие вернулось сознание и она подробно рассказала Зульфикару о том, что с нею приключилось. Похититель сам сообщил ей, что по приказу Ахмада Чалаби приехал из Хорасана, чтобы обесчестить дочь Наджмеддина Бухари и тем самым навлечь на него горе. Зодчий не перенес бы позора, и строительство медресе приостановилось бы надолго.

От правителя города тут же последовал приказ задержать человека с приплюснутым носом, со шрамом на подбородке и в красном чапане, в какие бы ворота он ни пытался ускользнуть. Было приказано тщательно обыскивать все караваны, выезжающие из города.

Был с пристрастием допрошен мальчишка, бродивший обычно по той улице, где он и остановил Зульфикара. Выяснив также, что хозяин дома живет и работает в Галаосиё, послали и за ним. Целую неделю шли розыски, но человек со шрамом как в воду канул.

Через несколько дней, прослышав о строительстве медресе, приехал в Бухару Ходжа-табиб, что было весьма кстати. Зодчий просил его заняться здоровьем Бадии.

И Ходжа-табиб стал навещать больную дважды в день… Возмущенный и встревоженный Шах Малик-тархан не счел возможным скрыть от Улугбека происки Хорасана. Он сообщил в Самарканд о том, что Хорасан вновь сует свой нос в дела Мавераннахра и ведет себя враждебно. Похищение дочери зодчего, строящего медресе по личной просьбе Улугбека-мирзы, было не единственным злодеянием хорасанцев. Настораживало и внушало опасение все возраставшее влияние его светлости Ходжи Мухаммада Порсо и улема [50] Улем — верхушка мусульманского духовенства. .

Бухарские вельможи и чиновники склонны были прислушиваться не к приказам правителя города, а к словам шейх-уль-ислама.

Мирза Улугбек сразу понял, что здесь не обошлось без козней его младшего брата Ибрагима Султана, хотя тот находился далеко от Бухары.

— Благодарение богу, на сей раз обошлось, спас аллах, — обратился зодчий к Ходже-табибу, сидевшему у постели Бадии. — А ведь она могла стать жертвой распрей двух царевичей. Они дерутся за трон, за власть, плетут свои интриги, а страдает от этого народ.

— Что верно, то верно, — согласился табиб. — Деды и прадеды каршинского бека, который сам родом из Кеша, были воинами. И сам бек на стороне Ибрагима Султана. Они ведь считают, что границы государства можно расширить, а укрепить его не с помощью просвещения и развития наук, а лишь мечом и саблей. Твердят, что вокруг столько земель и богатств, которые можно прибрать к рукам, а Мирза Улугбек, мол, считает в небе звезды. Помните, как меня в тот раз огорошила наглость и несправедливость бека? Как позорно расплатился он за сделанное ему добро! По дороге сюда я заглянул к Чули-бобо, снова полюбовался вашим водоемом. Во всей степи нет ни одного чабана, который не поминал бы вас в своих молитвах.

— А ты запомни, Бухара не Герат, дочь моя, — обратился зодчий к Бадие. — Тут женщине нельзя свободно разгуливать по улицам. Здешние нравы мне давно известны. Сколько раз я тебя предупреждал.

— Я ведь не думала, что есть еще люди, замышляющие против нас зло, — ответила Бадия. — А оказывается, Чалаби жив. А ведь говорили, что умер…

— Ах, не Чалаби, так другие, — досадливо поморщился зодчий. — Конечно, они могли бы просто убить меня. Но этого им мало. Они жаждут моих страданий, моего позора, мечтают обречь меня на медленное умирание. А потом скажут, разве это был зодчий? Это был просто заурядный старик. Вот взялся строить в Бухаре медресе, да оказалось, кишка тонка. А в Герате работал он под надзором устада Кавама да еще с помощью Ахмада Чалаби. Вот каким путем они надеются посеять слух, что мы, мол, люди сомнительные и что Улугбек-мирза зря возлагает на нас надежды. Борьба, конечно, ещё не закончена, и пока я жив, она не затихнет. Поэтому прошу тебя, доченька, будь осторожна, не выходи одна на улицу, береги себя. От этого зависят моя жизнь и моя честь.