— Смотри хорошенько, дочка, — сказал зодчий, — вот здесь я вырос.
— До чего же узкая улочка, — откликнулась Бадия.
— В городе есть улицы и поуже этой.
— Да здесь, отец, людям и не пройти. Видать, одни муравьи ползают? — засмеялась Бадия. — Да и, видно, не метут здесь вовсе.
Она огляделась и сморщила носик. Зодчий понял, что Бадие, привыкшей к широким и благоустроенным гератским улицам, здесь многое не по душе.
— Если бы ты видела все моими глазами, — вздохнул отец.
Зодчий толкнул калитку, она поддалась, они втроем вошли во двор.
Во дворе ни души. Мертвая тишина. Зодчий посмотрел на террасу — подпиравшие ее четыре деревянные колонны показались ему такими бесконечно дорогими, что у него даже слезы выступили на глазах. Вспомнилось ему, как в детстве сидел он здесь в кругу родных, слушал интересные разговоры, мечтал. А вот и гвоздь.
Ну конечно же тот самый гвоздь! Возвращаясь из медресе, он, мальчик, вешал на него сумочку с книгами. Да и двор вымощен все теми же плоскими квадратными кирпичами. На ступеньках террасы один кирпич, как и тогда, расколот и сложен из двух половинок, а одна из колонн, подпиравших террасу, испещрена цифрами, Это он записал когда-то даты своего учения в медресе; как ни странно, цифры до сих пор не стерлись, их пощадило время. А вот посреди двора и старое тутовое дерево, только стало оно выше да ветвистее. Зодчий вошел в комнату, заглянул в сарайчик, в каморку, взошел на ступеньки балаханы. Все, буквально все, как было прежде.
Бадия осталась стоять посреди двора, около старого тутовника, и с удивлением поглядывала на отца.
— Смотрите-ка, — обратилась она к отцу Зульфикара. — Сразу видно, отец попал в родные места. Все осматривает, все узнает.
— Нет для человека ничего дороже, чем тот дом, где он родился и вырос, — отозвался уста Нусрат.
— Все осмотрели? — обратилась Бадия к отцу. — Налюбовались?
— Нет, дочка, не налюбовался. Слишком уж много воспоминаний. Вот посмотри, этот желобок я сделал двадцать лет назад, а кажется, будто только вчера.
Видно, семья дяди хорошо следит за домом. Чувствуется, что за домом приглядывают.
Маленькая дверца, ведущая в соседний двор, вдруг распахнулась. Во двор вбежал мальчик, но, увидев посторонних, замер на месте.
— Эй, кто вы такие? — набравшись храбрости, крикнул он.
— А ты кто таков? — спросила Бадия.
— Я Абдулвахид, — растерянно ответил мальчуган.
— А я — Бадия.
— Это мой двор, — заявил мальчик.
— Нет, мой!
— Еще чего… — воинственно воскликнул мальчик.
— А ты, наверное, внук дедушки Джамалиддина, верно ведь?
Мальчик смутился.
— Я сейчас деда позову! — крикнул он и кинулся к дверце.
И тут же во двор вбежала старуха и, остановившись как вкопанная, уставилась на Бадию и уста Нусрата. Затем перевела взгляд на зодчего.
— Господи, да ведь это же мулла Наджмеддин!
— Узнали, Назминиса-биби? Ну как вы живете, все ли здоровы, как дети?
— О господи! Все здоровы, все живы, вот только глаза у меня что-то стали плоховаты, не сразу признала вас. Вот радость-то! А как Масума-бека, сын, дочка? Все ли у вас благополучно? Добро пожаловать! — добавила она, спохватившись. — Проходите сюда, на террасу.
— Вот моя дочь — Бадия!
— Господи, красавица-то какая, ненаглядная ты моя, — старуха обняла Бадию. — Сейчас кликну всех. О господи, господи! Абдулвахиджан! — закричала старуха. — Зови скорее отца!
И, не дожидаясь, пока мальчик исполнит ее приказание, сама направилась к дверце.
— Это жена моего дяди, — пояснил зодчий дочери. — Другими словами, твоя бабушка Назминиса.
— Я уже догадалась, — сухо ответила Бадия.
— Хоть тебе Бухара и кажется захолустным городишком, — строго проговорил зодчий, — но ты еще ничего здесь по-настоящему не видела. Бухара — великий город. Его и сравнить нельзя с Гератом. Вот таких махалля здесь около тысячи. Правда, Самарканд еще лучше.
— Расхваливайте, расхваливайте, — улыбнулась Бадия. — Я же знаю, что Мавераннахр для вас земной рай. И даже спорить не собираюсь, все равно переспорите.
— Что верно, то верно!
Прошло не более часа, и во двор уже начали стекаться родственники зодчего. Первым пришел дядя Джамалиддин с сыновьями, потом соседи, юноши и девушки из махалли. И каждый радостно ахал: подумать только, их родич — знаменитый зодчий Наджмеддин Бухари, уехавший отсюда двадцать лет назад, снова вернулся на родину. Ведь родился-то он здесь, в их махалле Эски Намазгох и прославился в Герате, понастроил столько замечательных зданий. Им справедливо гордились и родственники, и соседи, весь город. И гордился им также правитель Бухары Шах Малик-тархан, зная, что Наджмеддин Бухари состоит в Герате на службе у самого государя. И уж коли уроженец Бухары в почете и уважении в столице, то тимуриды, само собой, будут благосклонны и к муфтию Ходже Мухаммаду Порсо и к Шаху Малику-тархану. Собравшиеся во дворе Джа-малиддина соседи с восторгом смотрели на зодчего. Одно смущало их радость — почему же этот человек, слава которого гремит по всему Хорасану и Мавераннахру, прибыл в Бухару без карнаев и сурнаев [43] Название народных музыкальных духовых инструментов.
, и даже торжественной встречи ему не устроили, словно он простой смертный. Как же это так? Почему хотя бы сотник его не встретил? Уж тот ли это Наджмеддин Бухари?
Читать дальше