Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Припомнив прошлое, вцепился хорунжий Кисляков в генерал-майора Мартынова за дрова свои, а поскольку тягаться с Мартыновым в Войске было бесполезно, жалобу подал не кому-нибудь, а генерал-аудитору князю Шаховскому в Санкт-Петербург.

За дрова эти злосчастные судился потом Андрей с донским правительством двадцать лет, апелляции в Сенат подавал. Помимо того взыскивал по расписке деньги со вдовы старшинской Давыдовой, а вдова подполковницкая Кутейникова требовала «по кабале» с него 600 рублей. Ошибся тут хорунжий крупно: с подполковницей, бабой вздорной из рода Грековых, кинулся судиться за обиду. Отец еще жив был, отговаривал: «Куда ты? У ней малороссиян одних три сотни душ…» Хорунжий только усом дернул. Ну и достукался — выслали его из Азова, и вскоре загремел Андрей в полк, на Кавказскую линию.

Служба на границе тяжелая. Император Павел Петрович Кубань переходить запретил. Хищников на своей стороне лови, а на ту сторону — ни ногой. Черкесы дерзко прямо на глазах в шайки за Кубанью собирались, ездили, искали, где у казаков слабинка.

Донцам — ни сна ни покоя. Закрыли они границу, засели на постах. Укрепления слабые: ров да двойной плетень, землей засыпанный, но черкесы не суются, цель у них другая — пограбить, скот отогнать.

Меж постами расставили казаки пикеты. Вышка и шалаш, двойным плетнем обнесенные, — вот и вся «фортеция». От постов к пикетам и обратно разъезды беспрестанно рыскали. На ночь, а иногда и днем, уходили казаки в секреты [100] Секрет, или «залога» по-казачьи — засада. , в прикубанские камыши, залегали на бродах, у мест сомнительных, хищников караулили. А те со своей стороны подползали, казачьи посты разведывали. Тут уж — у кого глаз вернее, рука тверже. Чуть где бабахнут — вся линия поднимается. Скачут, в отряды сбиваются, на вышках бочки смоляные жгут… Погонят за черкесами, а их уж и след простыл, с той стороны дразнят.

Ездили анапскому паше жаловаться (Анапу по миру туркам вернули), тот сочувствовал — у самого черкесы жеребца украли и лафет от пушки, — а помочь не мог.

Черноморцы, недавно на Кубань переселенные, с непривычки от постоянного напряжения заболевали. Донцы посмеивались:

— Сами напросились. Это вам, чтоб служба медом не казалась…

Атаман черноморский Бурсак все ж уговорил царя. Прислал тот указ «учинить оным горским народам репрессалий в наказание их дерзости». Пошел Бурсак с черноморцами за Кубань, сам стал жечь и грабить. Вроде притихли хищники. Ан нет! На другой год опять налетели, весь Стеблиевский курень в полон угнали…

И так жизнь муторная. А тут, как на грех, на Дону поволокли Мартынова, яко первого беглоукрывателя, да из Кутейнцковых одного (с того вообще потом эполеты сорвали), опять же Кисляков со своими дровами… Усмотрели мартыновские клевреты в кисляковских жалобах измену казачьему делу. Как он смел из войсковой избы сор выносить, на своих в Петербург жаловаться? Скрипнул Мартынов зубами, наотруб сказал: «Сгною!..» Но Кислякова просто так не проймешь. Вызвали его с Лабы в Черкесск свидетелем в суд: крепостные Иловайского полковнику Ефремову 1-му кирпичную стенку клали и за 50 рублей заспорили. Пока ездил, в полку все имущество хорунжего за бесценок продали, самого же, как вернулся, направили с присланным от анапского «апаши» чиновником Нурадинбеем в пределы Оттоманской порты для отобрания у черкесских народов похищенных ими у России людей и скота и прочего на удовлетворение России, короче — чучме в пасть в надежде, что зарежут. Но Кисляков все чисто адаты [101] Обычаи горских народов. знал и вернулся живым. Еле дослужил и вернулся, чтоб вновь с головой окунуться с сутяжничество.

Ждали его заготовленные мартыновскими приспешниками тяжба с казачьей женой Марьей Антоновой о причиненной ей хорунжим Кисляковым боем обиде и иск о вымогательно взятых хорунжим Кисляковым у казака Романова деньгах и вещах. Выяснилось, что деньги Кисляков брал не у Романова, а у жены его в долг. Такой уж «черт» попался: любого переговорит и заплетет. Всплыло опять дело о двухстах рублях есаула Щербакова, к тому времени покойного, дочь его Устинья Федоровна, заседательская вдова, искала их с Андрея Кислякова. Значилась вдова в бумагах то Волошиновой, то Волошиневской, то Волошиневясовой, что дело чрезвычайно запутывало. Да тут еще старый Кисляков писал генерал-лейтенанту Кнорингу, через которого тяжба по случаю велась, объяснение, из коего выходило, что не Андрей Щербакову был должен, а наоборот…