Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

— Там, матушка, — и светлейший взмахнул платком.

«Польским», с громом литавр и пушечными выстрелами, начался бал…

Платов не танцевал — не умел, хотя прикинул, что ничего трудного в этом танце нет. Он наблюдал, как, наскучив танцами, Императрица отошла к креслам и столику и села играть в карты с молодой очень красивой дамой. Из-за спин собравшихся вокруг вельмож играющих было плохо видно.

— Матвей Иванович, — тихо сказал ему на ухо потемкинский адъютант. — Подите к светлейшему.

На балах, на праздниках Потемкин никогда не обращался к Платову; все, что нужно, обговаривали они в домашней обстановке. Слегка удивленный Платов протиснулся к светлейшему, которого было далеко видно, благодаря росту и яркому костюму.

— А, ты? — светлейший, словно боясь упустить, крепко взял Матвея за руку и, склоняясь к самому уху, сказал, указав глазами на играющую с Императрицей даму: — Вон тебе твоя немка… Сможешь — вот так же будешь… — и он провел взглядам по сияющему дворцу. — Не упусти!

Он взял Платова под руку и повел прямо к столику, где играла Императрица. Молодая дама в винно-красном платье, казавшаяся холодной, как мрамор, не шелохнулась при их приближении, она рассматривала свои карты и кивала рассеянно на слова Ее Величества.

— Что, князь Григорий? У тебя еще один сюрприз? — встретила царица подходившего Потемкина. — А! Здравствуйте, Матвей Иванович! Каково вам на этом празднике? У вас, чай, не по-нашему веселятся…

— Вот, Ваше Высочество, — поклонился Потемкин даме, играющей с Императрицей, — рекомендую вам Матвея Ивановича. Он наши танцы не умеет, а может, и не хочет. Он на поле боя с турками изрядный «контроданс» устраивает. А коль не танцует, пусть вас разговором развлечет.

— Я свидетель, Мария Федоровна, — сказала Императрица. — Анекдоты Матвея Ивановича заставляют смеяться до слез.

Мария Федоровна подняла красивые черные глаза на подошедших и окинула Платова одним-единственным пристальным взглядом. «Ого!..» — вот все, что успел подумать Матвей. При близком рассмотрении можно было догадаться, что ей за тридцать. Это была сложившаяся, сильная, пожившая женщина с яркой, даже пугающей красотой, и один ее взгляд, казалось, высветил все, даже не успевшие окончательно родиться платовские мысли. Замедленным движением век она показала, что и потемкинские слова, и платовские мысли приняты ею к сведению, и, «скинув» карту, улыбнулась Императрице, приглашая играть дальше.

— Садитесь рядом, Матвей Иванович, — проговорила царица, рассматривая свои карты и «сброшенную» карту партнерши. — Подсказывать мне будете. Вы в карты играете?

— Играю, Ваше Величество, — ответил Матвей, чувствуя странную растерянность. Как сказал бы военный человек, первый приступ был отбит с потерями, а «противник» и не дрогнул…

Танец сменялся танцем. Матвей, собрав всю свою волю, память и остроумие, плел, что в голову придет. Императрица довольно посмеивалась. Она испытующе поглядывала на невестку, которая, казалось, полностью отдалась карточной игре.

— Прошу к столу, Ваше Величество, — вновь подошел Потемкин.

— К столу? А куда?

— А вот!.. — и светлейший отступил, делая кому-то знак.

Все глянули. Театр вдруг исчез, а на его месте оказались столы, накрытые по меньшей мере на шесть сотен персон. Кушанья и напитки соответствовали великолепию дворца.

— Насмешили вы меня, Матвей Иванович, развлекли. Никогда так не смеялась, — сказала Императрица, поднимаясь навстречу возвращавшемуся Потемкину. — Приезжайте ко мне в Царское Село кофий пить. Послезавтра…

Потемкин повел Ее Величество к особому месту. Кто-то соответственно рангу повел вслед за ним Марию Федоровну. Ее походка была медленной, плавной и донельзя соблазнительной.

Платов среди прочих гостей ужинал стоя и неотрывно смотрел на эту женщину, которая, по замыслу Потемкина, должна была сделать его, Матвея, обладателем такого же великолепия, свидетелем и участником которого он сейчас был.

И Императрица и вся Августейшая семья сидели на виду. Потемкин сам служил Ее Величеству. Она пригласила его сесть.

После ужина бал продолжался до утра, Ее Величество колебалась, казалось, что отъездом своим она боится нарушить блаженство хозяина.

— Она никогда так долго не задерживалась, — говорили среди гостей.