Андрей Венков - Атаман Войска Донского Платов

Заломили донцы, по обычаю, шапки на ухо, сошлись, стали плечом к плечу. Встретили регалии. Поплыл над разномастным кругом символ Войска — белый бунчук. Светился золотой шар с двуглавым орлом, под ним свисал, струился по древку щелочно-белый конский хвост. Шум, гомон:

— Иде ж атаман-то?..

Отец с утра сидел в Зеленом дворце, тревожно ждал чего-то. Подъехали из Черкасска человек десять, вошли с поклоном; двоих он увел в дальнюю комнату, пошептался, к остальным вышел и сказал:

— Отдаю себя и власть свою на милость круга.

Казаки постояли, понимающе переглянулись. Один из тех, с кем шептался отец, надел шапку, поправил на голове:

— Ладно. Побегли…

Посадились верхами, гикнули. Присели и рванули наметом гнедые, черноногие кони, заслоняясь пылью.

Отец глядел вслед, покусывал губу. Глаза пустые.

— Ты смотри… Панин через Васильчикова свалил Орловых…

Она не знала, не догадывалась, а если б узнала, то не посмела бы жалеть всесильного отца.

Казалось, все идет, как надо. У крыльца столпились верные казаки атаманской сотни. Спокойные, развязные. Поздняя паутина сиротливо проплыла через двор, осела у кого-то на яблоке золоченого эфеса [50] Рукоять сабли восточного типа завершалась либо «яблоком», либо «башмачком». , поникла. Ждали, переговаривались. Так, ни о чем. Или о домашнем. Показался конный. Все смолкли, ожидая. Подлетел, указал куда-то, оглядываясь:

— Тянут…

Кто-то засмеялся.

Оказывается, читал Черепов на круге грамоту, чтоб атаманских приказов не исполняли, и решил круг, что в том обида атаману, и положил вязать Черепова и выдать его Ефремову головой.

Убоялась Наденька, что велит разгневанный отец Черепова утопить и сам поедет присутствовать при оном утоплении, забилась в дальние комнаты, чтоб не видеть и не слышать.

На заднем дворе, не поднимая голов, хлопотали малороссиянки. И праздник [51] «Покров Пресвятой Богородицы», который считался особенным праздником у казаков. им не в праздник.

Долго стояла Наденька, наблюдая за кутерьмой, и отвлеклась невольно. Не дождалась она ни воплей, ни алчного до крови рева толпы. Отпустил атаман генерала Черепова. Разъехались казаки.

После Покрова занепогодило. Налетела «низовка», несколько раз снег находил и таял. Мать собиралась перебираться всем семейством в Черкасск, отец не хотел. Сидел один бирюком в угловой комнате, отмалчивался. Чего-то ждал и не надеялся дождаться.

Канителилась обычная предзимняя хозяйственная суета. Ничего вроде не изменилось. Но принято было решение и сказано было людям, что делать. И покатилось все в тартарары.

Не понимала Наденька, что ее гнетет. Упустила она этот миг, когда все решалось, а теперь — как проснулась. Стала она прислушиваться, приглядываться…

Роптали казаки. Отступил атаман, «скинул следы»… Сдал своих… Дескать, это Всевеликое Войско бунтует, а он, Ефремов, один царице верный, один Войско в узде держать может. Хитер!.. Но с Москвой такие шутки не проходят…

Эти речи, вполуха услышанные за пределами и в самом поместье, повергали Наденьку в ужас и уныние. Она вынашивала свой страх и еще боялась, что речи эти дойдут до отца…

Приближался Михайлов день. Ночью сквозь сон ей почудились топот, крик. Она заворочалась, приподняла голову от подушки, и в это мгновение громко, на весь дом, бабахнул выстрел. Мысль: «Отец…» пробудила ошеломленную Наденьку окончательно. По стене — блики от горящих во дворе факелов.

В одной рубашке бросилась она к двери, распахнула… По коридору, обдав ее пороховой гарью, с топотом промчались двое. Передний, дежурный из атаманской сотни, щукой скользнул в боковушку и захлопнулся. Бегущий за ним человек ударился о дубовую дверь. Кривая полоска сабли, белки глаз и зубы одинаково влажно блеснули в качнувшемся огне свечей.

— О, Господи!.. Что это?!.

Она бросилась в комнаты отца и налетела на толпу холодных, чужих людей. Черные, усатые, горбоносые, с висков перед ушами свисали косички [52] Сербы и венгры, из которых первоначально вербовали гусар, заплетали волосы в три косицы: две перед ушами, одну за спину. , в свете факелов сверкали отчаянные глаза, как у чертей. Из-за их спин и голов долетел звонкий, с вызовом, голос:

— Капитан-поручик Ржевский. Извольте, господин Ефремов, следовать за мной.

Над Войском сиротливо гудела тревога: капитан-поручик Ржевский с гусарами похитил и увез в крепость Дмитрия Ростовского войскового атамана. Обезглавленное казачество вяло содрогалось. Тянущиеся к старине голодранцы и кое-кто из обиженной ефремовской родни готовились садиться в осаду. Меланья Карповна, которой злая судьба нежданно-негаданно устроила знатный «бирючий обед» [53] Т. е. падаль, остатки мужниной власти. , пыталась, по примеру великих современниц, сама управлять растерявшимся Войском. Несколько станиц появились по сполоху, писали грамоты и ходили к крепости выручать атамана. Орали и свистели под стенами. На стенах горбатились под вьюгой гарнизонные солдаты и доломаны Азовского полка. Туда же комендант Потапов вывел закованного Ефремова, и Ефремов просил казаков разойтись и мирно заступаться за него перед царицей: «Просите царицу, чтоб вернула меня».