Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

На опушке, где был уже и князь, мужи из княжеской дружины, стояли в конном строю отроки, в частности те из них, кто получил, под присмотром дядек, ратные навыки и должны перейти теперь в младшую княжескую дружину. Праздник перехваченной возможности — одна из лучших возможностей показать князю, его мужам и народу втикачскому, кто на что способен. Поэтому такой интерес к игрищам, потому столько предосторожностей среди тех, которые будут представлять себя на игрищах.

Первыми выйдут и покажут ловкость лучники. Распорядители игрищ отметили им место, откуда они должны стрелять, измерили и расстояние и поставили там, на крайних рубежах стрельбища, набитые паклей человеческие чучела. Тогда уже, как показали и убедились, что показали правильно, кто в какое чучело целится, дали каждому из десяти по пять стрел и объявили всем, присутствующим на игрищах людей: две из пяти стрел лука должны пустить в грудь чучела, две — в живот и одну — в лицо. Кто попадет всеми пятью стрелами и попадет куда надо — победитель, кто четыре — второй после победителя, кто тремя — признается, как и два предыдущих, достойным быть дружинником. Все остальные подвергаются сомнению: судьба их решится во втором поединке — на скачках.

Вероятно, волновались отроки в присутствии князя и такого, как сейчас, многолюдья. Десяток за десятком выходили и становились на определенное для стрельбы место, а победителя не объявлялось и не объявлялось. Даже тех, что шли вторыми, было мало. Большинство отроков отстояли себе всего лишь право быть в младшей княжеской дружине и носить гордое наименование дружинника. Однако и таких, которые не отстояли, это право было немало. Это ослабило удовольствие от игр, и все, особенно молодежь Втикачи, ждали скачек.

Они действительно оживили людей. Когда зрители дождались и убедились: все-таки начинается уже ожидаемое, то кровушка заиграла в теле. Жеребцы под отроками были молодые и холеные, так и рвались, выказывая силу. Пусти таких, дай волю — буйным ветром полетят долинами. Да и отроки охвачены не какой-то другой — а все-таки той же, что и в конях неистовством. Вон, какие юные и соблазнительные сидят в седлах. Все — в чадигах из темной кожи, в синих рубахах, перевязанных в поясе червлеными поясами, в черных смушковых калансувах с червленой, что защищает глаза, тульей из дибаджи. Не отроки — восхищение. Как не захочешь видеть таких среди победителей и как не поверить, что если не все, то большинство способны быть ими?

Снова, как и в стрельбе, шли на скачки десятками, с одним только отличием, что начинали их не там, где было стрельбище, а на две сотни ступеней ниже него. Эти удобства на пустынном безлесье искали, хотели, чтобы скачки шли ближе к тем, кто был на празднике перехваченной возможности — победы у выстланных на траве полотнищ. Право, последнее больше значило, потому что, когда первые десять отроков пустили своих жеребцов вскачь, не только молодежь, но и старшие, те, что не раз и все уже видели, оставили яства и питье и вышли ближе к скачкам. В тот, дальний конец, указанный мужами-распорядителями расстоянию для всадников, шел поодаль от них. Назад же возвращались мимо, так близко, что каждый мог их разглядеть, кто в седле, и выразить ему свое восхищение или недовольство, а затем и поощрение. А поскольку отроки для всех здесь известны, шум шел от одного до другого конца втикачского застолья и был такой сильный, что напуганные и без того жеребцы прядали ушами и не просто бежали — стлались над землей, силясь выйти вперед, прийти на назначенное место первыми. Но, увы, и там, где кончался заезд, их ждали такие же неугомонные, если не самые неугомонные: славили в полный голос победителей, побудившие на большее тех, что были недалеко от того, чтобы стать ими, не скупились на смех, когда видели перед собой видимых неудачников. А все это гнало в дебри грусть, радовало душу и делало праздник праздником. Тем более, что волнам этого, так долго ожидаемого праздника, пожалуй, и не суждено угаснуть. На смену одного десятка всадников выезжал и становился наготове второй, на смену второму — третий, а там четвертый, пятый, и у каждого из десяти отроков были свои ожидаемые и неожиданные достижения. Неудачи не замечались уже. Ждали только свершений и возносились духом по каждому свершению, так высоко и так едино, что если бы не были захмелевшими, ей-богу, постеснялись бы себя. Но, увы, возносились вместе, а в группе не опасаются и не стесняются высокого взлета. Было радостно и отрадно, было, попросту говоря, празднично, а каждому сердцу, тем более, когда празднично и разумно, чего еще надо? Старики забывали в этой круговерти, что у них есть дети и есть необходимость присматривать за ними, девушки и молодцы радовались безопасности стариков и давали себе, какую сами того хотели, волю: была возможность радоваться перехваченной отроками возможности в скачке — радовались и славили победителей, звали на скачках к яствам и меду в застолье — не евших, шли и ели княжеские яства и меды. А где услада от яств и меда, там изобилует свежая в теле сила, есть пространство безоглядной мысли, как и неудержимому желанию. Так молодежь втикачских родов и не засиживалась долго у яств, оставила эту радость старикам, сама же опять пошла на зов бубен и сопелей, пускалась в зажигательный танец, показывая силу и ловкость, представляя всем, кто был рядом, как она прекрасна и искушена. Вероятно, это желание показать себя во всей красе и соблазны подсказали тем из отроков, которые были уже в походе и вернулись с победой: теперь им, как перехватившим у супротивника славу, предоставляется возможность выбрать себе любимую и перед всеми засвидетельствовать, что на княжеском пиру будет слюб и будет свадьба, пусть все знают, а то и будут готовы к этому. Поэтому, именно, те, что вернулись из похода, и старались больше всех. Пока молодые и юные водили с девками танец и гордились этим, старшие выбрали удобное место на рукаве Втикачи, которая обходила заваленный камнем остров, и перекинули через рукав три кладки (мостка) — только что спиленные и очищенные от ветвей деревья.