Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

— Я. А где же остальные, не вижу?

— Море не щедрое на дары. Отправились за ними в степь.

— Нашли время. Знаешь хоть, где они?

— А как же.

— Так садись на моего жеребца и скачи к ним. Скажи: Перун заволакивает небо облаками, обещает дождливую ночь.

Те, которые ловили на пади гусей, не замедлили вернуться к своему жилью на побережье, ибо то, что передал им Вуй, обещало не вольготность — темень и молнии.

— Это точно? — спросили. — Или и на этот раз только похваляются?

— Более точно. Аварский хан повелел одному из своих татей-предводителей идти с кутригурами на Тиверию, второму из утигуров — на уличей. Те, другие, говорят, ударят от порогов, потому что так предпочитает утигурский хан.

Рыбаки быстро снабдили одну из трех ладей и подняли на ней парус.

— Дует сильно, — сказали тем, что отправились к родным берегам. — Воспользуйтесь этим и сегодня уже постарайтесь быть в Белгороде.

— А как же.

Рыбаки сдержали слово. Сразу же при их появлении в убежище из Белгорода выскочило несколько всадников, и погнали вдоль лимана на север — одни в Тиверскую, другие в Уличскую землю — с тревожной вестью: обры идут.

И пошла, гулять весть от жилища к жилищу, от селения до селения. Тиверцы только напуганы были, обрами, а уличи и знали уже их, особенно тех, что сидели ближе к Днепру и соседствовали с обрами. Шли в поле и оглядывались, нет ли их в оврагах и буераках, ложились спать — прислушивались, не крадутся ли, прикрываясь темнотой, спали и тех же обров видели. Так как они же часто посещали их. И в передлетье, и среди лета. Теперь надо же: турмами идут. Боженьки! В такое то время и в такой час. Ведь поселянин же только собрал на ниве зерно, перевез его в овины и начал молотьбу. Что сделает с ним и куда денет его, когда идут обры? Община велит мужам садиться на коней и ехать на рубежи, старейшины велят женам да ихним детям брать с собой все, что можно взять, и отправляться в дальние, а в дальних — в самые глухие уголки земли. Что же будет с хлебом, хижиной, всем, что покидают в хижине и на подворье? Неужели возьмется огнем и пойдет за дымом? Ой, Боженьки! То же будет погибель для всех. Где тогда будем жить и с чем жить? А оставаться и защищать добро свое тоже не приходится. Разве от таких, как обры, оборонишься? Разве такой силой, какую имеют роды, можно защититься? Единственная надежда на ноги и на темные леса подальше от накатанных путей, а тут, в домах и во дворах, — на счастливый случай. Как ни много тех обров и утигуров, не все селения разорят, кое-где и останутся славянские дома неограбленными, а хлеб — пригодный для молотьбы.

— Не ходите проторенными путями, — поучает старик, — обходите их, дети. А нельзя будет обойти, прислушайтесь к матери-земле. Она кормилица, и там не оставит вас на произвол судьбы, заранее даст знать, есть погоня или нет.

— А вы, дедушка?

— Я сохраню дом. Куда мне в мои годы?

И уговаривают, и плачут, уговаривая, — напрасно. Разве помогут уговоры, когда это правда: куда ему в его годы?

Пока сидят по своим жилищам, будто мало его, народа крестьянского. А пошел, ой, нет тому движению человеческому ни конца, ни края. Одни бегут от рубежей, куда вот-вот придет супостат, другие идут при полном вооружении на рубежи, чтобы защищать их или быть видоками княжескими, чтобы давать тысяцким вести о приближении супостата. Ибо когда идет беда, то никому не хочется стать жертвой в круговороте, что ее именуют чужбинным вторжением.

Князья антские не менее встревожены тем, что творится на рубежах их земли, чем поселяне. Потому что творится неутешное, то, чего нельзя было ожидать в настоящий момент. Вон сколько лет живут в мире и согласии с Византией, заключили договор и придерживаются договора — не ходят через Дунай, не топчут лошади друг другу землю. Они анты, говорят, что и дальше так будет. А ромеи, значит, не верят, что так будет, обров зовут и сажают не где-нибудь, а напротив антов — в Скифии. Так напуганы вторжением склавинов, уверены, если пойдут через Дунай еще и анты, не выстоять им в землях между Дунаем и Теплым морем, или кто-то оговорил антов перед ромеями?

Было о чем беспокоиться, услышав вести с рубежей. Может это, правда, что обры идут в ромейские земли по доброй воле императора. Но почему они прокладывают себе путь через Антию мечом и копьем? Из собственных побуждений или по повелению императора? Разве нельзя было договориться и уйти за Дунай мирно? Почему, наконец, целятся на Задунавье, а турмы направили не только на Днестр, но и в земли уличей?