Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

Феодора — само любопытство и внимание. Ни в глазах, без того крупных и настороженных, ни на лице, ни тени гнева или недовольства, лишь удивление и мольба, просьба и удивление. То и подкупило, наверное, посланца. Без восторга, часто запинаясь, однако, рассказал императрице все, что рассказывал уже, не миновал и подробностей, которыми с перепугу или по забывчивости не удостоил императора.

— Сколько же все-таки войска в кутригуров? Говорил или не говорил это наместник?

— Точно никто не знает, судя по тому, как густо и стремительно идут по провинции, пожалуй, не меньше десяти тысяч.

— Бог милостив, справимся. Иди и передохни с дороги, а император подумает между тем, что сделать, чтобы вышвырнуть варваров, уберечь Фракию и фракийцев от напасти.

Василиса ждала, когда стихнут шаги вестника, или собиралась с мыслями, — трудно сказать. Стояла у входа, оценивала любознательным взглядом Юстиниана и отмалчивалась.

— Эти варвары не дадут спокойно дожить век, — первый сказал император. — У всех стоит в глазах и в голове богатство Византии, все стремятся поживиться им. Лезут и лезут, словно та саранча.

— Если пришли только за богатством, — полбеды. Хуже, если действительно хотят поселиться.

— Зачем они мне, рабы и конюхи! — рассердился Юстиниан. — Своих не имею?

— И я говорю: зачем? Гнать надо, и немедленно.

Василевс не отозвался. Мерил пространство зала Августиона и что-то думал свое. Наконец надумал и позвал придворных.

— Где сейчас полководец Велисарий?

— По правде говоря, отдыхает после изнурительных походов.

— Скажите ему: немедленно хочу видеть у себя.

И уже затем, как придворный намеревался уходить, добавил:

— И племяннику моему Герману то же скажите.

Феодора, как всегда, оставалась не по-женски сосредоточенной и задумчивой. Но вот глаза ее загорелись более ярким, чем раньше, огнем и, как показалось Юстиниану, пусть неприметно, все же, расширились.

— Кого пошлешь, василевс, с Велисарием? Те остатки, что имеешь в Константинополе и около, или от Наросса отзовешь когорты?

— Может, и остатки, что поделаешь. Важно, чтобы было кому вести их. Там, в провинциях, лютуют силы и из провинциальных когорт. Думаешь, нет или мало их? Наместники болваны и трусливы — вот в чем вся беда. Попрятались по крепостям и ждут милости от императора.

— Возможно, и так. Появление Велисария среди тех, кто выйдет против кутригуров, не помешает. Однако я на твоем месте позвала бы, прежде всего, послов, которые не так давно составляли договор с утигурами и обрами. Пусть бы напомнили и обрам, и утигурам: брали солиды, давали обет быть на стороне Византии, рубиться со всеми, кто пойдет в ее рубежи с севера, пусть становятся теперь на нашу сторону.

Юстиниан не спешил радоваться подсказке императрицы.

— Это давно было, Феодора. Утигуры исчерпали из наших мехов солиды и забыли об обете. Другой заключили договор и именно с кутригурами: Сандил отдал за их хана свою дочь.

— Это еще ничего не говорит: что забыл заключенный с нами договор. С кутригурами Сандил все-таки не пошел. Пойми, василевс: не пошел! А если так, не совсем, значит, забыл.

Император посмотрел на нее и задумался.

— Не пойдут, Феодора, утигуры на кутригуров. Где ты видела, чтобы родич шел на родича?

Василиса не улыбнулась, однако нечто похожее на улыбку появилось на ее губах, заискрилось во взгляде.

— Ну, а обры?

— Обрам, чтобы идти на кутригуров, надо вторгаться в земли антов или утигуров.

— Ты забываешь, Божественный, что это нечестивый народ, варвары, ко всему же гуннское отродье. Они на все способны. Если уверен, что они успели забыть о щедро высыпанной перед их алчными глазами золото, сыпь еще или хотя побрякай им и увидишь, что из этого получится.

«А действительно, — склонялся к ее мысли Юстиниан. — Это варвары, они на все способны. Пусть Велисарий идет во фракийские провинции с когортами, а послы с солидами — до утигуров и обров. Или одно другому помешает?»

«Стой! — вырвалось сомнение. — Где возьму столько солидов? На то, чтобы удерживать за собой отвоеванные у варваров западные провинции, нужны они, чтобы отстоять от склавинов, которые пришли и затоптали Иллирик, как грибы. Еще и этим, обрам и утигурам, должен готовить. Не многовато ли все хотят?»

Феодора не умолкает, знай, подыскивает резоны и убеждает ими императора, а император стоит, словно обшарпанное ветрами дерево, и не может решиться на то, что советуют. Разбрасывается же не чем-то, разбрасывается сокровищами, взысканными с тех, которые так попрекают его. Если пойдет на это, вынужден будет снова облагать налогами.