Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

— Так? — у Келагаста не стало, наконец, терпения, и он оборвал представителя аваров на слове. — А ты, достойный посол, вместе с родственниками своими чего-то другого не мог придумать? Это, с какого же времени вся Склавиния стала вашей? Это, по какому праву?

— Говорил уже: мы преодолели склавинов в бою, они платят нам дань.

— Ты лжешь! — взорвался гневом предводитель антов и сделал порывистое движение, чтобы встать, но ограничился лишь тем, что оперся обеими руками о стол, на котором восседал. — Склавины не были вами покорены, и дани вам не платят! Если они данники ваши и как таковые находятся под вашей защитой, почему вы поспешили с посольством к нам, а не послали в помощь им свои турмы? Почему, спрашиваю?

— Затем и пришел к князю, чтобы сказать: каганат не хотел бы, чтобы и он вмешивался в спор между ромеями и склавинами. Мы, авары, придем на помощь склавинам. Дождемся, что скажут ромеи на наше требование оставить Склавинию, и пойдем, если не оставят.

Ответ посла аварского казался довольно-таки резонным. Но именно это и раздражало, пожалуй, Келагаста.

— Склавины присылали к нам, своих кровников, людей и просили помощи в ратной битве с ромеями. А кто просил вас? Кто, спрашиваю?

Обрин заколебался, и этого было достаточно, чтобы судьба его похода повисла на волоске.

— Думаешь, я не узнал тебя? — поднялся Келагаст и встал наравне. — Думаешь, такому, как ты, поверю? Или обры столь дерзкие есть, или от богов ума не имеют, что посылают выпрашивать мира и согласия тех, кто способен сеять только смерть? Ты брат кагана Калегул, так?

— Я не скрываю этого.

— Но и не признался. Думаешь, не знаю, почему? Кто кричал тогда, когда перед братом твоим, Баяном, стояло антское посольство: «Убей этого анта!»? Кто добился того, что в палатке кагана была пролита кровь и пал жертвой брат мой Мезамир? Не ты ли? И после всего этого посмел придти и угрожать нам?

— Достойный князь! — сделал шаг вперед и встал рядом с Калегулом Икунимон. — К тебе пришло посольство от каганата, а не ослепленный ревностью отрок, который имеет гнев в сердце. Заметь, когда это бывает, говорят: когда боги хотят наказать кого-то, отбирают ум. Отобрали они и у мужей, посланных на великое дело — добыть мир и согласие. Вместо переговоров подняли они ссору, а вместо разума явили безумие. И пошел бродить хмель в мозгах, вскипели гневом никем и ничем не сдерживаемые сердца.

— Месть — голос крови! — возразил Икунимону Келагаст. — Она не знает забвения!

— Зато знает другое, — не счел нужным промолчать Калегул и прибег к угрозам. — Дубина тоже имеет два конца. Если поднимешь десницу на наше посольство, не только ты, весь род твой будет наказан жестоким наказанием. Авары не прощают невинно пролитой крови!

— А-а! Так вот, значит? — Келагаст шагнул вперед и выхватил меч. — Авары не прощают, а мы прощаем?

— Князь, остановись! — вскочил и в мгновение ока встал между Келагастом и аварами Радим. — Тут правду говорят, ты дело имеешь не с родичами кагана, а с послами каганата.

Но его вмешательство не спасло Калегула. Предводитель дулебов на то и был искусным воином, чтобы совершить, что задумал: ловко обошел тиверского князя и проткнул, успокоенного заступничеством, обрина мечом.

На мгновение все замерли. Анты смотрели на умирающего Калегула, обры — на их князя. Икунимон воспользовался этим и не стал усложнять и без того неуверенное положение своего посольства: подхватил смертельно раненного родича под руки и, пятясь, стал отступать к выходу. За ним отправились и все остальные авары, которые были смиренно-тихие и смущенные. Но тем не спасли себя. Омраченный мраком, поднявшимся в нем и вовсе затопившем его, Келагаст снова вскипел гневом и бросил клич:

— В мечи их! Порубить всех до единого, чтобы и на семена не осталось!

Тиверский князь успел встать на выходе и стал вразумлять, дулебов: остановитесь, ослепленные, не понимаете, что делаете! Но его не слушали. Увидев это, все остальные князья земли Трояновой поспешили занять свое место рядом с Радимом.

— Оказываете сопротивление? — бушевал Келагаст. — Оказываете неповиновение?

— Выполняем волю большинства, княже! — Радим ему. — Прошу повиноваться ей.

— Мы в походе. Здесь моя воля — закон. Вперед, мужи! Князья вынуждены были отступить из прохода, однако недалеко. Сразу за палаткой собрались вместе с мужами своими полукругом и оградили дулебов от обров, которые спешили уже покинуть лагерь.

Поднялся шум, а потом и настоящая сеча, и кто знает, чем завершилась бы и потеха, если бы не подоспел отряд всадников.