Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

Это, наверное, заметил и Старк. Он так внимательно присматривался, когда отправлялись на стрельбище, не спускал глаз и на стрельбище. А еще и зовет зачем-то. Недоволен им, как учит отроков, или, может, еще дальше видит старый лис: узнал, ей-богу, что был у Данаи, и желает узнать теперь, зачем был, что скрывается за этими посещениями.

— Звали, воевода?

— Да, — не стал присматриваться к нему Старк, как и медлить. — Дело есть, полагаю. Князь Волот затеял поход в ромеи. Не ратный, нет, — успокоил, заметив, вероятно, немалое смущение в глазах и на лице своего тысяцкого — С посольством отправишься к ромейскому императору, хочет якобы восстановить подписанный с покойным Юстинианом договор. Ты у нас сообразительный, да и от рода посольский. Пойдешь с Волотом от дулебов, отстаивать в том договоре потребности земли нашей.

— Один пойду или с людьми своей тысячи?

— С мужами, однако, не со всеми, — улыбнулся старик.

— Отбери десяток лучших, и готовьтесь.

Собрался было спросить: «А Даная знает, куда я еду?» — и понял вдруг: выдаст тем и себя, и Данаю. Понял и прикусил язык. Уже спустя, как улеглось смятение, поинтересовался:

— Когда мне отправляться?

— Через два-три дня. Думаю, хватит, чтобы приготовиться в путь.

— Не хватит, воевода. Путь он, как и дело не из последних. Надо себя, людей, коней приготовить, как следует, о подарках императору позаботиться.

— О подарках князь Волот позаботится.

— Как — Волот? Посольство отправится от всей земли, все должны внести свою лепту. С пустыми руками я не поеду.

Старый задумался.

— Князь Волот торопит нас. Ну, и ничего, день-другой подождет. Даю тебе на сборы четыре дня. На рассвете пятого должен уехать.

Утешение небольшое, добавил всего лишь день. И больше, конечно, не добавит. Поэтому и болтать с ним не приходится. Остается сказать: «Согласен» — и уйти. А как скажешь, когда язык не поворачивается? Поедет он как далеко, так и надолго. Может ли поехать, ни о чем не договорившись с Данаей? Это будет не поход, а погибель. Присуха, неопределенность высушат его. Все же может произойти, когда поедет, ни к чему с ней не договорившись? А времени вон как мало. И к Данае не на всяком жеребце подъедешь. Разве… Постой, постой. А если пойти к ней и оспорить: «Как же ты так? Ты говорила одно, а Старк велит другое». Да и о подарках не а кем-то, все-таки с ней должен вести речь. Так как, княжеская казна в ее руках, поэтому о подарках должен вести речь только с ней. Нет, мир все-таки мудро устроен. Даже над крутой падью отыщется стезя, что выведет на безопасное место, даже в полной безысходности есть выход. Не стал медлить: отпросился со стрельбища и погнал Гриваня к Данае.

— Это правда, что повелел Старк?

— А что повелевает Старк?

— Велит собираться и отправляться аж к ромеям.

Ни утверждала, ни противоречила. Смотрела умиленно и молчала.

— Ты не хотел бы, так далеко уезжать? — поинтересовалась, наконец.

— Ну, почему же… Если это очень нужно, то поеду. Вот только… Почему так нагло и почему повелел Старк?

— Это не Старк, это я повелеваю, Келагаст! Да. Сам надоумил, теперь удивляешься?

— Н-не понимаю.

— Кто говорил в прошлый раз: не будет ли возмущения среди мужей? Вот я и послушалась твоего совета. А послушав, велела именно тебя послать послом от дулебов. Вернешься от ромеев со славой — и заткнешь всем рты. Понимаешь, Келагаст, когда побываешь у ромеев и подпишешь договор с ромеями, дашь мне повод и резон, именно, тебя поставить около себя. Тогда никто не отважится ссылаться на твою молодость и перечить.

— А если не справлюсь с тем, в чем полагаешься на меня?

— Справишься. Князь Волот имеет уже договоренность с императором. Осталось поехать к нему и подписать — вот и все.

Прошлась, довольная и успокоенная, и потом добавила:

— Только ты нигде никому ни слова об этом, слышал?

— Слышу, княгиня.

Видимо, понравилось величание. Подошла, встала, чуть ли не вплотную, и смотрит пристально и преданно.

— Этого, кроме меня и тебя, никто не знает, даже Старк. Это первая наша с тобой тайна.

— А будет и вторая?

— Да, все будет, если править землей: тайны, коварство, непослушание, даже ложь. Ты не в семье главного мужа жил, не знаешь об этом?

— Мой отец учил нас быть, прежде всего, правдивыми. Мезамир только к хитрости прибег в разговоре с аварами, и то, чем поплатился за это.

Загрустила видом и задумалась. А подумав, сказала:

— Если бы и другие были благочестивые в делах и помыслах. А что остается делать, если они не правду признают, а ложь? Ну и… — улыбнулась, — об этом потом. Поезжай, побывай между ромеев, посмотри на них, сам увидишь, что и как.