Атаджан Таган - Чужой

Вся одежда Блоквила была вымазана в грязи. Грязная жижа, проникшая через голеница сапог вовнутрь, создавала ощущение, что он все еще стоит в соленой трясине. Все, что происходило с ним, он воспринимал, словно во сне, но и то, что творилось вокруг, мало чем отличалось от сна.

Он видел, что одни бежали, а другие гнали. Побросав увязших в болоте коней, сербазы и сами не ведали, куда они бегут. Главное — они старались убежать от смерти, спастись любым путем.

Блоквил сделал вывод, что это Бог наказал гаджаров. Войско, превосходящее противника и по силе, и по численности, даже и не думало сопротивляться.

Туркмены, уволокшие желтые пушки, уже скрылись из виду. Француз сравнил армию, отдавшую свои пушки, со змеей с перебитым хребтом. Теперь эту змею, как бы ни ядовита она была, можно уничтожить даже простой чабанской палкой. Змея теперь не в состоянии ни удрать, ни ужалить. А хитроумные туркмены даже к мертвой змее не подойдут со стороны ее жала, это Блоквил знал наверняка. К тому же и персы-командиры, отдавшие врагу все свои пушки, на которые возлагалось столько надежд, упали духом настолько, что все их помыслы теперь были не о войне, а о собственном спасении.

Пребывая в шкуре пленного вот уже полчаса, Блоквил увидел среди нескольких выбравшихся из болота сербазов и Гара сертипа. Тот изо всех сил погонял своего коня. И эта небольшая группа всадников, даже не помышлявшая об отпоре врагу, также держала курс на Мерв. “Ну раз уже сами полководцы обратились в бегство, значит, дело швах!” — Блоквил дал решительную и окончательную оценку положению дел.

То, что она не расходится с действительностью, стало ясно после того, как они выбрались из заболоченной местности, преодолев препятствия из зарослей камыша. Попавших в плен сербазов, человек шестьдесят-семьдесят, гнали отдельной группой. Они и не думали сопротивляться, словно заранее смирились со своей судьбой, не пытались сбежать и укрыться в кустах. Но это и понятно. Потеря пушек, на которые делалась основная ставка, бегство командиров ради спасения собственной шкуры поставили для гаджаров пораженческую точку в начатом с такой помпезностью великом Мервском походе.

И вот опять Сейитнасыр — охотничьи угодья иранцев. Чуть дальше село Мержен, на севере — имение Солтаныз. Знакомые Блоквилу места, знакомые названия. Все труды француза-картографа, все его старания узнать и запомнить незнакомые названия, оказались напрасны. Он даже не смог вспомнить, в какой канаве, в каком болоте выронил рабочие инструменты, с которыми не расставался никогда. Все, что осталось в его памяти — знакомые места, по которым его вели сейчас. Но когда он шел этими дорогами в сторону Мерва, он был свободным человеком. Теперь же его ведут как пленного.

Блоквил задумался о слове “пленный”. По его оценке, плен — пострашнее смерти. Завтрашний день пленного зависит от того, как распорядится судьба, что пошлет Господь Бог. Если судьба не улыбнется, пленение может толкнуть человека на бесчестье и малодушие. “Не-ет, что бы там ни было написано у меня на роду, трусости быть не может. Смерть ведь избавляет человека не только от белого света. Сегодняшняя смерть освобождает человека от поступков, которые он мог бы совершить завтра. Замена завтрашнего позора на сегодняшнюю смерть — это честь, которую она может оказать тебе”. Подумать-то подумал, но в своем нынешнем положении он при всем желании не смог бы умереть. Он ведь пленник, и руки у него связаны за спиной. И это лишало его возможности свести счеты с жизнью, если бы такая необходимость возникла. По собственной воле сейчас он мог только дышать. Все остальные его действия зависели от воли другого человека. Так что сейчас в плену находится не только сам Блоквил, но и его смерть. И она была в руках туркмен.

К ним подскочил неприветливый черноусый туркмен, остановил коня и что-то сказал сопровождавшему Блоквила человеку, бросая на пленного острые взгляды. Блоквил понял, что речь идет о нем. И вдруг туркмен с большим акцентом спросил на фарси:

— Ты и есть тот француз, который прибыл с персами?

Блоквил, считавший, что если он убедит их в том, что не враг туркменам, с него снимут обвинение, и поэтому на заданный вопрос ответил многократным киванием.

После этого неприветливый туркмен едва заметно улыбнулся и что-то сказал другому туркмену. А сам слез с коня.

Восприняв улыбку туркмена как жест сочувствия, Блоквил подумал, что сейчас ему развяжут затекшие от тугих узлов руки.