Атаджан Таган - Чужой

Голос юноши, никогда не видевшего покойников, задрожал:

— Кертик ага, с моим сердцем что-то происходит.

Кертик ага ничем не мог помочь испуганному парнишке. Он только сказал:

— Сынок, ты ведь мужчина! — несколько резким тоном он хотел успокоить мальчика.

Душный воздух был неподвижен, ни одна былинка не шелохнулась, тем не менее сербазы отодвинули труп чуть западнее, считая, что с той стороны есть движение воздуха. Труп лег прямо напротив подростка. Остальные пленные тоже ощутили удушающий трупный запах. Зато мальчик, похоже, не ощущал никакого запаха. Страх, сковавший все его тело, лишил его всяких чувств.

Было видно, что человек перед смертью был жестоко избит. Заполненная кровью рваная рана на месте оторванной левой брови была похожа на еще один чудовищный глаз. Из открытого пересохшего рта устрашающе вывалился посиневший, похожий на селезенку язык. Распухший ото побоев сломанный нос превратил лицо человека в нечто страшное.

Юноша закрыл глаза. В его теле появилось немного влаги, она выступила на его лбу, сердце бешено колотилось в груди. Открыв глаза, он увидел все ту же жуткую картину, и чуть не закричал. Но в этот момент в его ушах прозвучал голос Кертика ага “Ты же мужчина!”. Увидев, что два сербаза все еще не ушли отсюда, он ощутил прилив сил.

Откуда-то на трупный запах прилетели две огромные зеленые мухи и уселись на лбу мертвеца. Они наслаждались вкусом крови, отталкивали друг друга, словно им было тесно, взлетали, а потом снова садились.

Когда сербазы вознамерились уйти, Блоквил грозно окликнул их, словно офицер, приказывающий своим ленивым подчиненным:

— Постойте!

Сербазы остановились и вопросительно посмотрели на француза.

— Уберите отсюда труп!

Один из сербазов посмотрел не на того, кто отдал приказ, а на лежащий на земле труп.

— Мы не имеем права убирать его.

— Почему это у вас нет такого права? Значить, притащить сюда труп вы вправе, а убрать его не можете? Вон те сидящие ведь тоже люди.

— Приказ есть приказ, господин.

— Кто вам отдал такой приказ?

— Лично мингбаши Хуршит хан. Причем, он приказал положить труп именно так, как мы это сделали.

Блоквил замолчал.

Второй сербаз подтвердил слова первого:

— А высокочтимому Хуршит хану такой приказ отдал Гара сертип. Теперь понятно?

Теперь Блоквилу все стало ясно.

Раздумывая о том, в каком положении оказался и что может сулить ему будущее, Блоквил уснул очень поздно. Тем не менее проснулся раньше обычного. Хотя внутри палатки было не так и жарко, он поспешил выйти на улицу, где было не так душно. Откинув полог, он сделал два шага и остановился. Глазам европейца, привыкшего в своей стране по утрам видеть высокие строения, предстала странная картина, которую почти невозможно описать словами. По его мнению, в нынешней точке Востока, которая даже во времена мирной жизни ее обитателей вряд ли могла завладеть вниманием европейца, сейчас и вовсе не на чем было остановить взгляд, ничто не могло воодушевить его. Летнее утро, освежающее и омолаживающее этот древний мир, здесь, похоже, не обладает такой магией. Если же на все смотреть глазами Блоквила, привыкшего во всем новом находить сходство с предметами во Франции, то разница выходит гигантская, как расстояние между небом и землей. Обжигающий воздух здешней суровой природы изменил даже цвет листвы здешних растений, хотя они должны бы быть зелеными, оставив на них пепельную печать обожженной солнцем земли.

Но как бы там ни было, а здесь тоже живут люди. И здесь солнце всходило и садилось. Сегодня утро 28 июля 1860 года, подумал Блоквил. Ему показалось, что прошли тысячи лет с тех пор, как он покинул родину. И сегодня ровно девять дней, как персы без единого выстрела взяли туркменскую крепость Мерв. Дни теряли интерес, заранее было известно, что завтрашний день будет еще хуже сегодняшнего. Три дня из девяти, окрашенные в победные цвета, прошли более или менее незаметно, но остальные дни становились все длиннее и бесконечней, словно часы замедлили свой бег. Победа, одержанная а такой легкостью, слилась с буднями и потихоньку ушла в небытие.

Опасаясь еженочных налетов туркменских частей, персы держали внутри крепости тысячи лошадей, верблюдов, мулов, ослов. Да и сами солдаты числом около двадцати двух тысяч, не имея никаких особых занятий, днем и ночью ели-пили, справляли нужду, где придется, вследствие чего от распаренной июльской жарой земли поднимался отвратительный дух, котрый затруднял дыхание.