Атаджан Таган - Чужой

Черная голова, которую несли за бороду, напомнила вчерашнюю легкую стычку. Правда, поскольку его палатка стояла рядом с командными, сам Блоквил не был свидетелем потасовки, возникшей в другом конце обоза. Но, по слухам, ближе к рассвету с северной стороны армии промчались несколько туркменских всадников, они ранили нескольких сербазов, еще три-четыре человека были взяты в плен. В этой схватке один туркмен вывалился из седла, ему-то и отрезали голову.

Каракумский зной усиливался, словно поставил перед собой цель истребить иранское войско еще до того, как оно доберется до Мерва. И даже сами иранцы, привычные к жаре, отмечали, что нигде и никогда прежде они не испытывали такой невыносимой жары. А Блоквилу, который и вовсе не сталкивался с такими природными катаклизмами, вообще казалось, что солнце слишком приблизилось к земле.

Распространился слух, что десятки сербазов уже погибли от жажды. Боясь, что их ждет такой же бесславный конец, гызылбаши ни на минуту не останавливали движение своих лопат. И хотя на небольшой глубине показалась влажная почва, надежд на то, что вскоре они доберутся до воды, почти не было.

Когда Блоквил подошел к группе воинов, рывших колодец неподалеку от его палатки, он увидел, с каой надеждой смотрят они на влажных песок на дне ямы. Какой-то старик показал взглядом на фляжку незнакомого офицера.

— Господин, дай глоток воды, сил совсем не осталось…

Зная, что страдающий от жажды старый сербаз вряд ли поверит ему на слово, Блоквил постучал по своей фляжке. Она, хоть и была обернута тряпкой, издала звонкий звук, словно говоря: “Во мне воды нет!”

На это раз сербаз показал на пистолет Блоквила. Думая, что тот просит у него оружие, Блоквил удивился:

— Зачем тебе в таком состоянии пистолет?

— Ты не понял, господин, — с трудом вымолвил сербаз потрескавшимися губами. — Я прошу тебя пожалеть меня. Застрели меня и спаси от этой жуткой жажды.

— Но у тебя самого есть оружие, чтобы застрелиться.

Сербаз покачал головой.

— Умереть от собственной пули — трусость. Бог не простит мне этого греха.

— А если я пристрелю тебя, Бог простит меня?

— Бог всегда милостив к тем, кто жалеет людей… У меня нет сил даже говорить, господин… — волоча обессилевшие ноги, старый сербаз поплелся к роющемуся колодцу.

Блоквил стал смотреть, что он будет делать дальше. Ему казалось, что старик, считающий позором самоубийство, должен упасть на влажное дно еще недорытого колодца и там отдать душу Богу. Но этого не случилось. Старый сербаз достал из кармана грязный носовой платок, схватил горсть влажной почвы, добытой из-под горячего песка, и завернул ее. Затем связал концы платка узлами, придав ему вид мешочка для сцеживания кислого молока. Поднеся его ко рту, с силой сжал двумя руками. Похоже, в рот старика упала пара капель влаги. Убрав узелок ото рта, он сощурил глаза.

— Шифа кардам! (На душе стало легче! — фарси).

“Ну если ты так хочешь найти спасение в этих каплях влаги, то помолчи хотя бы, глупый! — заочно пожурил его Блоквил. — Влагу, попавшую на губы, твой “шифа кардам” унесет тотчас же, как ты откроешь рот!”

Сверху над Каракумами палило солнце, а на земле будто костер развели. Поджаренный с двух сторон, песок приобрел красноватый оттенок, казалось что от него исходит запах гари. Влажная почва, выбрасываемая из колодцев, мгновенно высыхала, тем не менее одни лежали в обнимку с ней, а другие протирали ею лицо.

Старик, высыпав из платка влажную почву, снова подошел к Блоквилу. И снова указал взглядом на фляжку француза.

— Господин, дай мне ее!

На сей раз Блоквил, решив, что ему не верят, рассердился и приготовился дать сербазу достойный ответ. Но задумавшись над тем, что жажда уже начала мучать и его самого, он решил не обижать старого сербаза.

— Ты что, не веришь мне, сербаз?

— Когда в лицо тебе смотрит смерть, места для сомнений не остается, господин. Я ведь в этот раз прошу у тебя не воды, я прошу твою фляжку.

Блоквил, не понимая, зачем сербазу понадобилась его пустая фляжка, тем не менее протянул ее.

— В нашем положении ничего стыдного не может быть, господин, — старик отвернул крышку фляжки, после чего развязал шнур на штанах.

Француз решил не смущать старика и отвернулся. Однако старику сейчас было не до стыда. Он помочился во флягу, залпом выпил собственную мочу и протянул владельцу пустую тару.

— Спасибо, брат!

Блоквил воздержался от улыбки.

— Еще пригодится, оставь ее себе!