Раффи - Самвел

Но Вормиздухт не слышала его. Она была в каком-то сладостном забвении. Рука ее лежала на плече взволнованного юноши и, прижавшись к нему, упоенная его дыханием, она прислушивалась только к музыке его слов. Всякий раз, когда он делал небольшое движение, указывая на тот или другой предмет, сердце молодой женщины замирало от знойной истомы…

Однако прислушивалась к словам сына княгиня.

— Довольно! — угрожающе воскликнула она.

Голос матери заставил Самвела очнуться от горячего увлечения.

— Насмехаешься, Самвел?! Подумай, о чем ты говоришь, — продолжала она. — Вормиздухт, отойди от него!

— Да почему ты считаешь насмешкой мое воодушевление, дорогая мать? — сказал Самвел, отступая от окна. — Я совершенно не насмехаюсь, я хотел лишь угодить тебе…

Вормиздухт с сожалением отошла от окна, лишившись минутной близости Самвела. Неровными шагами она направилась к двери, не глядя на Тачатуи.

— Куда же ты, Вормиздухт? — спросила княгиня.

— Мне не по себе… голова закружилась… пойду немного отдохну…

Она быстро вышла, забыв свое опахало, лежавшее на диване. Самвел взял его и быстро пошел следом за мачехой. Он догнал ее в прихожей.

— Благодарю, Самвел, — сказала мачеха, взяв от него опахало, и ее грустное лицо снова озарилось радостной улыбкой.

— Ты с нами сегодня обедаешь, не так ли? — спросил Самвел.

— Нет!..

— Саак очень хотел тебя видеть…

— Извинись за меня.

Она вышла. Два черных евнуха ожидали ее у дверей. Они пошли вперед по дороге к ее дворцу.

Вернувшись в зал, Самвел сказал матери:

— Ты обидела Вормиздухт.

— Я не потерплю у себя эту персидскую чувственность!.. — ответила мать.

— Но ты же так любишь все персидское.

— Подумай, Самвел, она ведь жена твоего отца…

— И моя уважаемая мачеха… Если ты еще будешь так непристойно говорить о ней, я немедленно, как она, уйду и больше не приду сюда никогда.

Княгиня ничего не ответила. Угроза сына на нее подействовала. Слезы женщины, особенно матери, в такие минуты являются самым сильным ответом. Она поднесла платок к глазам и начала горько рыдать.

Чрезвычайно взволнованный, потирая от гнева руки, Самвел быстро ходил по залу, не обращая внимания на мать. Он еще чувствовал близость милой женщины, приятное прикосновение пленительной Вормиздухт, в ушах еще звучали ласкающие звуки ее последних слов.

Самвел любил эту юную женщину, которой не было еще и двадцати лет, любил за то, что она не только не захотела играть ту роль, ради которой браг ввел ее в семью Мамиконянов, но даже презирала ее. При персидском дворе занимались главным образом воспитанием мальчиков; девушки же оставались почти без всякого образования и обучались преимущественно развлечениям и придворным церемониям. Это и было причиной того, что они оказывались совершенно непригодными служить орудием в политической борьбе. Они являлись лишь связующим звеном между своими мужьями и царским двором. Сами же не имели никаких убеждений. Длинные объяснения Самвела, высказанные у окна, были не чем иным, как попыткой узнать, как отнесется Вормиздухт к действиям своего брата. Ее, персиянку и язычницу, должны были скорее радовать предстоящие события, но она осталась к ним совершенно равнодушна. И то, что больше должно было интересовать ее, в чем она должна была проявить свое влияние, то именно интересовало родную мать Самвела. Это и возмущало Самвела.

Раздались звуки трубы. Самвел встрепенулся, встрепенулась и его мать. Она вытерла слезы и посмотрела в окно. Самвел подошел к другому окну.

По дороге из Аштишата к замку двигался большой отряд всадников. Их оружие и украшения сверкали на солнце. Когда они приблизились к замку, снова зазвучала труба.

Самвел вышел встречать своего высокородного гостя.

Появление гостей прервало неожиданную ссору между матерью и сыном. Лицо княгини Мамиконян снова приняло обычное надменное выражение.

После ухода Самвела княгиня стала беспокойными шагами расхаживать по залу в ожидании прибытия гостей и церемонии поцелуя руки. Но гости не показывались. Она позвала дворецкого. Вошел человек среднего роста. Он исполнял обязанности эконома, казначея и одновременно стольника.

Дворецкий, войдя, низко поклонился и стал у двери.

— Все ли готово, Арменак? — спросила княгиня.

— Все, госпожа! — ответил дворецкий.

— Музыканты?

— Есть и музыканты!

— Прикажи виночерпию отпустить для гостей самого старого и крепкого вина.