Виссарион Саянов - Небо и земля

Фотографии Васильева продавались на всех спортивных состязаниях. На карточках была собственноручная подпись летчика:

«Кто не летал, тот не может знать всей прелести и красоты пространства».

В день перелета Янковский страшил Васильева, как призрак. Прилетев первым в Торжок и узнав, что Янковский летит следом, Васильев объяснял, что нервничал только потому, что опасался за жизнь своего конкурента. На самом же деле, как передавали знающие люди, Васильева страшило другое: он боялся, что первым прилетит в Москву Янковский.

Победоносцеву было грустно, что в такое благородное дело внесены низкие помыслы и мелкие дрязги.

Вскоре он получил телеграмму, извещавшую, что корреспонденция Хоботовым одобрена. Через несколько дней после телеграммы пришло в Москву и письмо от Хоботова. «Еще раз за статейку спасибо, — писал Хоботов. — Живо, бойко и, главное, зло. И откуда в таком тюлене, как вы, столько злости? Маршрут вашей новой поездки: Пермь — Екатеринбург — Челябинск — Баку. Аппарат вышлю с доверенным человеком и механиком. Вы выезжайте сразу в Пермь, ждите распоряжений. Отдохните пока, что ли. Деньги на расходы переведу завтра».

В тот же вечер Победоносцев уехал из Москвы. В Пермь он приехал рано утром и пешком пошел с вокзала в гостиницу. В последние месяцы он полюбил одиночество и даже радовался тому, что приехал в город, в котором нет знакомых, где никто не будет мешать жить, как хочется, где можно будет сидеть одному в тихом городском саду и обдумывать заново жизнь.

Сняв номер, он пошел на набережную Камы, долго сидел на скамейке, следя за пароходами, бегущими вверх по течению — к Усолью, к Чердыни, к дальним северным деревням. Был один из тех удивительно светлых дней, какие часты летом в Прикамье, и так легко было на душе, что, прислушиваясь к хриплым гудкам пароходов, Победоносцев стал мечтать о времени, когда, под старость, переедет в такой же тихий провинциальный город, снимет дом с мезонином на окраинной улице и будет одиноко доживать свою жизнь, листая старые журналы и диктуя стенографистке мемуары, — ведь и того, что пережил он сейчас, уже хватило бы на целую книгу…

Нынешний год был особенно богат событиями, и русские конструкторы именно в 1911 году добились новых серьезных успехов. На всероссийском конкурсе аэропланов, в котором участвовали русские и иностранные машины, первую премию взял биплан русской конструкции, показавший скорость в 85 километров. Ни один из иностранных бипланов не мог превысить и семидесяти километров в час.

Накануне отъезда из Москвы Глеб повидал брата Сергея.

Сергей заканчивал работу над новым монопланом, которому пророчил большое будущее сам профессор Жуковский.

— Вот погоди, — говорил Сергей, — возьму с моим монопланом приз, и сразу же станешь ты у меня летчиком-испытателем. Заговорит тогда вся Россия о братьях Победоносцевых…

Обо всем этом думал Глеб, сидя на набережной Камы, и не заметил даже, как начало смеркаться…

Под вечер он вернулся в гостиницу, переоделся и спустился вниз, в малолюдный зал ресторана. Два скрипача, лениво взмахивавшие смычками, не прерывая игры, кивнули ему, словно уже раньше встречались с ним, и Победоносцев велел официанту отнести им бутылку вина. Музыканты играли старинные вальсы, и под стать его душевному состоянию были простые, спокойные мотивы…

Совсем рядом прошелестело женское платье. Женщина в черном платье легко и быстро прошла через зал и села за соседний столик. Так неожиданно было её появление, что Победоносцев не смог скрыть своего удивления и, не отрываясь, глядел на неё. Она не сразу заметила устремленный на неё внимательный взгляд, а заметив, хотела, должно быть, пересесть за другой столик, но вдруг улыбнулась, чуть скривив губы, и в упор посмотрела на молодого человека. В равнодушье её пристального взгляда почудился Глебу тайный укор. Покраснев, он отвернулся и теперь следил за нею осторожно, чуть скосив глаза.

Свободно и непринужденно сидела она за столом, и во всей её повадке было много уверенной, спокойной силы. Она вынула из ридикюля книжку. Лицо женщины оказалось в тени, но хорошо можно было рассмотреть тонкую руку, быстро перелистывающую страницы. Она облокотилась на стол, и её лицо больше не закрывала тень. Победоносцев увидел её подстриженные темные волосы, гладко начесанные на уши и разделенные посредине прямым пробором.

Победоносцев дожил до двадцати одного года, никем не увлекаясь, не думая о любви, и если бы ему сказали накануне, что он способен влюбиться, — только рассмеялся бы в ответ. По сейчас он почувствовал, как появление незнакомой женщины с внимательным, чуть прищуренным взглядом темносерых глаз особенным мягким светом осветило тихий зал ресторана.