Виссарион Саянов - Небо и земля

Естественно, что лучшие советские писатели сочли себя «мобилизованными и призванными» и взялись за перо, чтобы воссоздать в ярких художественных образах историю государства, дать советскому читателю почувствовать локтевую связь с поколениями русских людей, которые не жалели ни пота, ни крови в борьбе за Россию великую и могучую. Именно тогда, вслед за первыми книгами, воспевшими героику борьбы с самодержавием и белогвардейцами, появляются романы А. Толстого «Петр Первый», Вяч. Шишкова «Угрюм-река», А. Чапыгина «Гулящие люди», поэмы Н. Тихонова, Д. Кедрина, И. Сельвинского, П. Васильева, Б. Корнилова, Л. Мартынова и др.

С большим вдохновением работал и Виссарион Саянов. Он начал переводить «Задонщину», написал большую поэму «Слово о мамаевом побоище», начал работу над романом «Небо и земля».

…Три героя романа — Тентенников, Быков и Победоносцев, начавшие путь как «пролетарии воздуха», приходят в революцию, становятся на службу ей. Жизнь доказала им, что только революция может голубую мечту их юности (небо) воплотить в ощутимые реалии (земля). Истинными сынами этой земли начинают чувствовать себя летчики, когда на плоскостях поднимаемых ими в небо самолетом загораются красные звезды.

Как во всех книгах Саянова, в романе «Небо и земля» столкновение характеров персонажей есть не что иное, как следствие столкновения идей. Красный летчик Глеб Победоносцев, попавший в плен к белогвардейцам, в час своей героической смерти обличает не только тогдашних посягателей на русскую землю, но и вдохновителей всех темных сил, пытавшихся оправдать рабство, социальную несправедливость, низвести народ до уровня скота, насадить расовую теорию.

«Вы и раньше, помнится, — говорит Победоносцев белогвардейскому полковнику Васильеву, — восхваляли звериные инстинкты в людях, говорили, что вам нравится тот, кто не убивает в себе зверя. С каким восторгом цитировали вы как-то фразу Ницше о белокурой бестии…»

Перед тем, как совершить свой последний подвиг, Глеб Победоносцев подводит итог тому, что он успел сделать, что пережил.

«Что же, жизнь прожита, в ней было не только тяжелое, — было и счастье. И теперь в какое-то короткое мгновение оглядываясь назад, он чувствовал, что счастья было больше, чем он думал обычно, — оно было в любимом призвании, в победах над ночной стихией, оно было в великом деле, которому служил Глеб с того дня, когда на Юго-Западном фронте мировой войны улетал с Николаем Григорьевым от преследования царских властей».

Это подведение итогов очень важно не только для понимания характера одного из главных героев романа. Его жизнь, равно как в жизнь Быкова и Тентенникова, изображена в романе так, что читатель видит образец, по которому можно и нужно строить собственную жизнь. В этом — непреходящая актуальность романа.

В годы ленинградской блокады мне не раз приходилось вместе с Виссарионом Саяновым бывать у защитников ленинградского неба. Здесь знали его и как писателя, в частности автора «романа о летчиках», и как фронтового поэта, каждодневно воспевавшего отвагу ленинградских авиаторов (в 1942 году в осажденном Ленинграде вышла его брошюра «Летчики-гвардейцы», а в Свердловске — книга-альбом в соавторстве с А. Прокофьевым «Гвардия высот»).

Однажды в авиационно-истребительном полку я стал свидетелем беседы автора с читателями романа «Небо и земля». Летчики говорили, что хотели бы узнать о судьбах героев романа в суровые дни новой войны.

— Но ведь и Быков и Тентенников, — отшучивался Виссарион Михайлович, — уже давно белобилетники, по возрасту списаны из авиации.

Летчики с этим не соглашались, требовали «дописать» роман.

Роман действительно был дописан. Так появилась его четвертая часть. На страницах «Неба и земли» запечатлены героическое время, героические люди, славные боевые традиции русских авиаторов, традиции, ставшие в борьбе с фашизмом дополнительным оружием советских воинов.

Эта тема была одной из главенствующих во всем, что делал Саянов в годы ленинградской блокады. Его героями были все ленинградцы: они вынесли на своих плечах тяготы этих долгих девятисот дней и не дрогнули, выполняя свой будничный и тяжкий долг. Таким был и сам Виссарион Михайлович. Чем только не приходилось ему заниматься в эти суровые дни! Он начал писать «Дневник походный», в котором предполагал запечатлеть не только события, но и «родных героев имена». Первый выпуск такого дневника вышел в сентябре 1941 года. Вторая книга была подготовлена к печати, но не вышла в свет; она оказалась погребенной в разрушенном вражеской авиационной бомбой здании издательства.