Виссарион Саянов - Небо и земля

Женщина уже успокоилась. Она была так весела, что можно было подумать, будто её очень радует встреча со старым знакомым. Она стояла рядом с ним на краю тротуара, не выпускала его руку из своей руки и что-то говорила, снизу вверх глядя в его глаза.

Поговорив еще недолго, она медленно пошла по тротуару. Рядом торжественно шествовал Тентенников.

На перекрестке они остановились. Женщина, размахивая руками, уговаривала летчика пойти с ней, но Тентенников упрямился и не сходил с места. Она потянула его за рукав и свернула в переулок. Упираясь, то и дело останавливаясь, пошел за нею Тентенников.

Прошло уже с полчаса, а приятель все еще не возвращался, словно сбежал.

— Не обманула ли она его снова? — спросил Глеб, удивленный этой странной задержкой.

— Пойдем по его следу, — сказал Быков.

Они свернули в переулок.

Дома здесь были бедные, грязные. Решетки на окнах, редкие заборы, развороченные камни мостовой придавали переулку вид какой-то особенной унылости и заброшенности.

— И куда только он мог запропаститься? — вздохнул Быков. — Теперь и догадаться трудно. Нечего делать, придется походить по переулку.

Они уже хотели уходить, как вдруг увидели в самом конце переулка длинную унылую фигуру.

— Тентенников идет! — воскликнул Глеб и бросился навстречу приятелю.

Увидев друзей, Тентенников махнул рукой и остановился.

— Беда, опростоволосился я, красотка снова меня провела. — В голосе его было столько злости, что приятели невольно расхохотались. — И смеяться нечего, — обиделся он, — такая тонкая штучка каждого провести сумела бы…

Он отдышался и, прислонившись к забору, начал свое повествование:

— Сперва, когда она встретила меня, испугалась страшно, голову повесила. Потом, не успел я ей и двух слов сказать, как сразу повеселела, простилась со своим кавалером, схватила меня за руку.

— Это мы видели, — сказал Глеб. — Ты расскажи лучше, что потом было.

— Потом? Ничего не поделаешь, придется честно все рассказать. Потом очень смешно было. Она говорит: «Неужели вы хотите здесь разговор вести, — ведь вокруг нас любопытные собираются и мешают. Свернемте в переулок, там и поговорим». Свернули мы в переулочек. Она меня под руку взяла, на цыпочки привстала и ласковые слова принялась говорить. Я рассердился, конечно. «Не к чему, говорю, старое вспоминать, ты мне расскажи лучше, как ты меня тогда обманула и обокрала». Она смеется: «Я ни в чем, — говорит, — не виновата. Ты на меня обижаться не должен». Рассердили меня слова её, схватил бы её тотчас и задушил бы, право. А она, видя, что смехом меня ни в чем не убедишь, плакать начала. Вот, думаю, напасти какие, час от часу не легче. Пожалел, что вас с собою не взял.

— Упрямишься, — отозвался Глеб, — вот и выходит плохо.

Тентенников потупился.

— Подходим мы вдруг к дому на следующем перекрестке она мне и говорит: «Извини, дорогой, я только на минуту по делу зайду и тотчас вернусь, а потом обо всем тебе и расскажу, — ты на меня сердиться не будешь? Мигом, — говорит, — вернусь, мигом. А чтобы ты не думал плохо обо мне, возьми мой ридикюль, подержи его, покуда вернусь». Я сел на тумбочку и жду. Сколько времени прошло, а нету её. Что тут делать? Вбежал во двор, а двор-то, понимаешь ли, проходной… Исчезла она. Я сумочку открываю, смотрю, и что же — ничего в сумочке нет, кроме бумажного пакета с пудрой…

— И в такую-то женщину ты был влюблен?!. Любовь чиста должна быть, как небо после дождя, — сказал Быков. — А ты сам себя таким знакомством запачкал; только та любовь хороша, с которой жизнь становится светлей. Ну, да ладно, еще поговорим об этом. А сейчас пообедаем, — ведь из-за твоих похождений мы везде опаздываем.

Обедали молча. Тентенников вздыхал: не мог он простить себе сегодняшнюю оплошность и клялся, что в следующий-то раз, ежели доведется ему встретиться с хитрой обманщицей, уже будет догадливей и сообразит, как следует с ней разделаться.

В ресторане за столом, покрытым грязной скатертью, летчики тихо беседовали под назойливое завывание скрипок дамского оркестра.

— Вот и еще одна полоса нашей жизни к концу подходит, — сказал мечтательно Глеб. — Теперь мы на новую дорогу вступаем, а сколько лет по ней доведется ходить, никто еще, пожалуй, не знает. Вот только жаль, что Наташи нет с нами.

Приятели переглянулись: впервые после того рокового дня Глеб заговорил о своей покойной жене.

— Послушай, — сказал он, — мне кажется, будто есть у тебя, Петя, тайна от старых друзей.