Людо Зубек - Доктор Есениус

Aurum potabile — жидкое золото. Средство, которое прописывали врачи состоятельным пациентам.

— И не помогает?

— Пожалуй, нет. Во всяком случае, не так, как обещал доктор Гваринониус.

— Попробуем что-нибудь другое.

Знатной больной Есениус не прописал ни одного дорогостоящего лекарства: ни настойки из растертых жемчугов, ни золотого порошка, разведенного в сиропе. Он посоветовал совсем простое лекарство, народное: вдыхать пары ромашкового отвара и полоскать горло отваром репейника. А так как в этом случае ему хотелось угодить Страдовой, он прописал ей «настоящее» лекарство: сладкий, густой сироп.

— Если и это не поможет, тогда придется прописать более действенное средство, — сказал в заключение Есениус.

— Что это за действенное средство — с чисто женским любопытством спросила пани Страдова.

— Соленая вода, — кратко ответил Есениус, даже не улыбнувшись.

— Соленая вода! Брр! Ни за что на свете! — воскликнула больная и поморщилась.

К счастью, к действенному средству прибегать не пришлось, ибо все, что прописал Есениус, отлично помогло. Здоровье Катарины Страдовой улучшалось изо дня в день.

Когда пани Страдова чувствовала себя уже совсем хорошо, она пригласила Есениуса и вместе с благодарностью вручила ему кошелек с талерами.

Это была самая высокая плата, какую Есениус когда-либо получал от своих пациентов.

Об успешном лечении узнал, разумеется, и император.

Будущее рисовалось перед Есениусом в самых розовых тонах. Казалось, дорога к дальнейшим успехам ему открыта. Император был к нему благосклонен, Катарина Страдова ценила его, а богатые пражане предпочитали другим врачам. Двери в дома знати распахивались перед ним настежь. Кроме врачебной репутации, немало способствовал этому также и его фамильный герб. Он висел в «большой» комнате в простенке между окнами. Этот герб был дарован его покойному отцу в 1562 году императором Фердинандом I и состоял из трех частей: внизу — золотой щит с тремя вершинами; на средней вершине растет вяз, на двух крайних стоит черный медведь, к шее которого две руки откуда-то сверху протягивают поводок. В центре герба изображен — богатый шлем с пышной короной, а из-за короны виден другой черный медведь. Он стоит на задних лапах, а в передних держит ветвь вяза.

На этот герб Есениус часто поглядывал с любовью и тайно представлял, как, например, прекрасно он бы выглядел на дверцах собственной кареты…

Но Марии в этом не признавался,

В последние дни Есениус был занят исследованием человеческого глаза, надеясь своими выводами помочь Кеплеру в его сочинении об оптике. У палача Мыдларжа он взял глаза какого-то казненного преступника и по ним стремился выяснить основы видения. Сидя в своем кабинете, он исследовал связь зрачка и сетчатки, раздумывая над тем, почему световой луч, проникающим через роговицу и зрачок внутрь глаза, прежде чем достичь сетчатой оболочки, должен пройти через жидкость. Имеется ли какая-нибудь связь между видимым изломом весла, погруженного в воду, и строением глаза? Имеет ли здесь место зрительный обман, происходящий от несовершенства глаза, или другое явление, которое к глазу не имеет отношения и существует само по себе?

На все эти вопросы он не находил ответа ни у Гиппократа, ни у Галена. Не мог на них ответить и Кеплер.

— Вероятно, здесь действуют какие-то законы, которых мы еще не знаем, — сказал он как-то в глубоком раздумье. — Вокруг нас так еще много непонятных явлений, и человек должен жить по крайней мере сто лет, чтобы хоть какие-то из них исследовать до конца.

И все же Кеплер с благодарностью принимал результаты исследования Есениуса. Они помогали ему в работе над книгой об оптике.

У Есениуса был тяжелый день. Здоровье императора снова ухудшилось. Возобновились припадки гнева, и никто, кроме врачей, не решался попадаться ему на глаза. Когда припадки кончались, император впадал в меланхолию. Он не хотел никого видеть, сидел в одиночестве в темном кабинете и погасшим взором смотрел куда-то вдаль, за стены кабинета, за границы этого мира. Что он видел там? Какая сила превозмогла его страх перед смертью и вложила ему в руку острый кусок стекла, которым он пытался вскрыть себе вены? Лабиринт мыслей Рудольфа II оставался недоступным даже для его близких. Никто не мог сказать, что привело императора к такому отчаянному поступку.