Людо Зубек - Доктор Есениус

— Не сносить ему тогда головы. Важные господа не потерпят правды даже от юродивого, — задумчиво заметил Есениус. — Вы бы с ним поговорили.

Бахачек пожал плечами:

— Я могу попытаться, но думаю, что это ничего не даст. Его не убедишь. Он уверен, что сам бог поручил ему изобличать пороки нашего мира.

— Все же попытайтесь.

Опасения Есениуса были небезосновательны. Дня через три Есениус возвращался из Града домой.

На замковой площади менялся императорский караул. Услышав звуки трубы, многие придворные сбежались во двор, чтобы посмотреть парадный марш вблизи. На площади оказалось довольно много именитых особ.

Есениус не раз видел это представление и не собирался задерживаться. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как услышал знакомый голос: «Ба, да ведь это юродивый Симеон!»

Растрепанный, он стоял неподалеку от выстроившихся в шеренгу солдат и вещал:

— Кто будет поклоняться сатане и его изображению, кто примет знак его на лоб или на руку, тот будет пить вино божьего гнева из чаши возмущения, тот будет пытаем огнем и серою пред ликом святых ангелов и пред агнцем божиим.

Командир императорской стражи велел ему замолчать и отправляться ко всем чертям. Но Симеон не слушал. Напротив, окрик офицера распалил его еще больше. Он продолжал свою проповедь, полную скрытых намеков и пророчеств, которую все присутствующие расценили как оскорбление его императорского величества.

Тогда офицер приказал двум солдатам, вооруженным алебардами, отвести юродивого в темницу Черной башни. Симеон не сопротивлялся, добровольно пошел с ними, но по дороге продолжал выкрикивать свои загадочные прорицания.

Голос его, удаляясь, постепенно стихал и замер совсем, когда за ним захлопнулись тюремные ворота Черной башни.

Примерно неделю спустя с Есениусом произошла удивительная история. Однажды вечером — Есениус как раз дежурил во дворце — к нему пришел императорский камердинер и передал приказ безотлагательно явиться к императору.

— Что случилось? Может быть, его императорское величество почувствовал себя плохо?

Камердинер пожал плечами. Неожиданный приказ императора удивил даже его.

— Я не сказал бы, что его императорскому величеству нездоровится. Он забавляется с принцами и принцессами в покоях пани Катарины Страдовой.

— Я должен явиться в покои пани Страдовой? Может быть, она заболела?

— Ничего не знаю. Я выполняю приказ его императорского величества. Вам велено подождать в приемной. Пойду доложить, что вы уже там.

Есениус понял, что дальнейшие вопросы бесполезны. Поэтому он молча зашагал за камердинером в императорскую приемную.

В приемной было пусто. Посетители знали, что если не попадешь к императору до полудня, то потом уже ждать нечего: время после полудня император посвящал своей семье или своим многочисленным коллекциям, вечер отводился алхимикам и астрономам.

Вскоре появился император. С его лица еще не успела сойти Улыбка — след недавнего веселья в кругу своих детей.

— Приготовьте инструменты и возьмите с собой ментик.

Сам император был в ментике и шляпе, будто собирался куда-то идти.

— Пошли!

Слуга взял два серебряных подсвечника с шестью зажженными свечами в каждом и направился к двери.

— В подвал! — приказал Рудольф.

По дороге император молчал, а его личный врач не осмеливался задавать вопросы.

Они шли пустынными темными коридорами. Мерцающее пламя двенадцати свечей отбрасывало причудливые тени на пол и стены.

Вначале Есениус предполагал, что ему придется произвести хирургическую операцию, но чем больше ступеней оставалось позади, тем сильнее им овладевали сомнения.

— Стой! — приказал император, когда они подошли к двери в центре главного подземного коридора, выложенного гладкими каменными плитами. — Возьмите подсвечники, доктор, — распорядился император.

Он вынул из подсвечника горящую свечу и дал ее слуге.

— Подожди нас здесь и не бойся, — приказал он ему, указывая на скамейку, вделанную в нишу с небольшим оконцем.

Затем Рудольф открыл тяжелые, обитые железом двери, как раз напротив ниши, и вошел в комнату. Есениус последовал за ним.

— Осторожней, не загасите огонь.

Предупреждение оказалось своевременным — из комнаты хлынул поток холодного воздуха. Пламя свечей испуганно затрепетало.