Людо Зубек - Доктор Есениус

Он привел в порядок свое платье, кое-где забрызганное кровью, и хотел было уйти, когда к нему снова подошел палач и сказал вполголоса по-латыни:

— Если бы вы не побрезговали прийти к нам, у нас можно было бы это сделать.

Есениус ушам своим не верил.

— Вы знаете латынь? — спросил он с удивлением.

— Учил немного в школе, — скромно ответил Мыдларж.

— Так вы хотите мне помочь? Я был бы очень рад подарить скелет университету.

Мастер Прокоп со страхом смотрел на Есениуса. Доктор улыбнулся ему:

— Пойдете со мной?

Мастер вздрогнул.

— Я? Боже сохрани! Ни за что на свете! За такие дела я не берусь.

— Жаль, — усмехнулся Есениус. — А я думал, вас это заинтересует. Во время анатомирования так и не удалось поговорить о костях подробно. Придется это сделать позже.

— Что касается костей, я не прочь бы в них покопаться, только не в доме палача. Туда меня никто не заманит.

Есениуса забавлял страх Прокопа. Этот страх был порожден трусостью и теми предрассудками, которые заставляли людей сторониться исполнителя судебных решений. Они были убеждены, что одного прикосновения палача достаточно, чтобы обесчестить человека, и что общение с палачом обрекает на унизительную смерть от его же руки. Этот же суеверный страх проявлялся в стихийном отвращении и неприязни к палачу, к его семье и помощникам — людям, чувствовавшим себя настоящими отщепенцами человеческого общества.

Есениус не стал уговаривать Прокопа. Ведь доктор Залужанский уже обещал ему пойти с ним к палачу и помогать в работе.

Пани Кристина только руками всплеснула, узнав, что ее дорогой гость проведет ночь у палача. Скажи он, что собирается на свидание с самим князем тьмы, ее ужас был бы куда меньше.

— Постарайтесь, бога ради, чтобы вас никто не видел, когда вы будете к нему входить, иначе все приличные люди станут вас сторониться.

— Что мне до приличных людей, — рассмеялся Есениус. — Меня гораздо больше интересует тот бедняга, которого я вначале разрезал на части, а теперь снова соберу вместе, так что из него получится замечательный скелет.

— И как это вы только можете шутить такими страшными вещами! — притворно рассердилась пани Кристина и тут же побежала на кухню похлопотать, чтобы ее гость смог быстрее поужинать и отправиться в ночное путешествие.

Когда совсем стемнело, появился доктор Залужанский.

К дому палача они пробирались темными улочками, кое-где озаряемыми слабым огоньком свечи, пробивающимся сквозь полотняные занавески. Им встретилось лишь несколько прохожих, которые торопились домой, так как в темноте трудно было ходить без фонаря или факела.

Мыдларж до последней минуты не верил, что доктор придет к нему. Он думал, что это был лишь минутный порыв и что до вечера Есениус изменит свое решение. Правда, к палачу ходили по ночам посетители, но это были простые люди, горожане, которым хотелось получить какое-нибудь лекарство или кусок веревки повешенного.

Такие гости, каких он ждал на этот раз, еще не переступали его порога.

На всякий случай жена палача уже с вечера поставила на огонь большой котел воды, чтобы важному гостю, если он придет, не пришлось долго ждать.

Внутреннее убранство дома, куда вошел Есениус, не было для него неожиданным. В Виттенберге в поисках трупов для анатомирования ему не раз приходилось бывать у палача. Поэтому и сейчас он не испытывал того гнетущего чувства, которое обычно охватывает людей, впервые посетивших столь грозного хозяина.

В доме Мыдларжа и вправду было достаточно вещей, от которых волосы становились дыбом. Сразу же у входа, в сенях, лежало большое, прикрепленное к бревну колесо, к которому привязывали осужденных. Да и все остальные предметы, сложенные здесь, как на складе, разумеется, не предназначались для приятных и безобидных занятий. Но если кто-нибудь еще и сомневался в их назначении, то в большой горнице эти сомнения должны были исчезнуть при первом же взгляде на стену. На почетном месте между окнами, на одинаковом расстоянии друг от друга, висели всевозможные мечи, предназначенные для свершения казни. При взгляде на них у каждого невольно возникала мысль: сколько человеческих жизней прервали эти страшные орудия? И взгляд посетителя, притягиваемый каким-то жутким любопытством, против воли задерживался на клинках — не сохранился ли на металле след запекшейся крови. Мечи, однако, блестели чистотой, и пламя свечи, которую держал палач, как в зеркале, отражалось на обнаженных лезвиях.