Людо Зубек - Доктор Есениус

Зрители слушают с интересом. Для знатоков и любителей латыни отшлифованная речь Есениуса звучит приятной мелодией. Но ему хочется заинтересовать и остальных гостей, и, хотя большинство из них не в состоянии оценить красоту и прелесть этого языка образованных людей, до них, по крайней мере, доходит содержание. Ведь среди горожан немало людей, которые сносно владеют латынью и регулярно читают книги…

Не знают латыни лишь простые люди. Но и они не скучают — нашептывают друг другу пражские новости и сплетничают о присутствующих здесь известных всем особах.

— Эта легенда, высокочтимые зрители всех сословий, — продолжает Есениус, — говорит о красоте и благородстве человека, то есть о вас всех. Вы слышали, как даже боги любовались человеком. С каким любопытством они рассматривали его и как восхищались им. Кто же из смертных не захочет узнать, что находится внутри человеческого тела? Количество присутствующих здесь зрителей, среди которых есть именитые, выражение сосредоточенности на их лицах уже является достаточным свидетельством того, что все хотят посмотреть, каковы же внутренности человека, и только ждут, когда мы начнем.

Стремительным, рассчитанным на внешний эффект движением рука Есениуса срывает рогожу, прикрывающую труп.

От удивления разноликая толпа заколыхалась.

Давно ожидаемая минута наступила.

На нетесаном столе лежит труп бородатого человека. Труп обнажен, только белая повязка опоясывает бедра. Это труп преступника, повешенного палачом Мыдларжем за кражу и поджог.

Есениус продолжает свою лекцию. Он разделяет взгляды древних философов о двух субстанциях человеческого естества: о душе и о теле.

— Душа, — объясняет он, — есть субстанция не материальная, первичная и неделимая. Хотя душа и тело предстают как единое целое, все же душа не смешивается с телом, не заключена в нем, а скорее сама заключает его в себе. Как свет пронизывает воздух вокруг нас, так душа распространяется по всему телу, являясь причиной деятельности отдельных его частей.

Душа имеет в теле человека три основных органа: мозг, сердце, печень…

И Есениус подробно останавливается на функции каждого из этих органов в отдельности, а потом и на взаимосвязи их с точки зрения жизнедеятельности всего организма.

Между тем солнце поднялось высоко, но его не видно за низкими, свинцовыми тучами, которые несутся над самыми крышами, подгоняемые свежим северо-западным ветром.

Есениус берет острый нож, на костяной рукоятке которого изображена русалка, и подходит к трупу, собираясь начать вскрытие, но вдруг останавливается и еще раз обращается к обществу с небольшими разъяснениями:

— Если бы мы брали в расчет достоинство, значение, важность отдельных частей тела, мы должны были бы прежде всего вскрыть череп. Но так как в самой нижней части тела, называемой брюшиной, расположены как бы сточные трубы, и нам надо все время следить, чтобы не испортились отдельные органы и чтобы запах разложения не помешал нам, мы, по примеру других анатомов, начнем именно с брюшной полости.

Наступает высшее напряжение. Нож доктора спокойно вонзается в белую кожу и движется слева направо, образуя широкий горизонтальный разрез над пупком. После этого Есениус делает еще два вертикальных разреза. Необходимо еще удалить жировой слой, вскрыть брюшную оболочку, и только тогда предстанет перед зрителями содержимое брюшной полости. Зрителями овладевает гнетущее чувство. Как странно: они видят, что острый нож глубоко вонзается в тело, и при этом не могут смириться с мыслью, что человек, стоящий перед ними, так смело обращается с покойником. До сих пор они видели покойников лишь в траурном погребальном облачении, видели бездыханные останки человека на виселице, под топором палача, видели порубанные тела солдат на поле боя, но во всех этих случаях человек, уже миновавший врата смерти, получал заслуженный покой. А тут происходит нечто такое… Кровь стынет в жилах!

Твердой рукой Есениус извлекает из брюшной полости кишки, называет их и тут же объясняет их назначение. Но долго он на них не задерживается, так как чувствительные девицы начинают подносить к носу платочки, а юноши — сетовать, что не прихватили с собой немного сливовицы.

Когда доктор извлек желудок и поднял высоко над собой, чтобы его было видно, зрители стали вытягивать шеи, завидуя тем, кто сидел в первых рядах и мог все рассмотреть.

Но лучше других устроился мастер Прокоп. Он видел буквально все, до мельчайших подробностей, и мог запомнить то, что не могли запомнить и увидеть другие. Только одно огорчало банщика: доктор не разрешал ему орудовать ножом.