Людо Зубек - Доктор Есениус

Весь этот разговор был ему не по душе, словно он изменил присяге, данной императору, или совершил преступление…

И еще неприятней стало, когда Бахачек при всех обратился к ним:

— А за кем пойдете вы, Есениус и Кеплер?

Есениус ответил за обоих:

— Наше положение, Кеплера и мое, отличается от вашего. Что касается меня, я никогда не таил своего сочувствия к чешским общинам. Но обстановка слишком сложна, и нужно время на размышление. Прошу, дайте нам подумать… Не поймите меня превратно… не прогневайтесь… Но я не могу сжечь за собою все мосты… Выскажитесь и вы, Иоганн.

Кеплер сощурил близорукие глаза, как будто бы смотрел на чересчур яркий свет, и сказал добродушно:

— Меня не занимают государственные дела, в политику я не вмешиваюсь.

Тогда заговорил Залужанский:

— Я думаю, что мы зашли слишком далеко. Я согласен с доктором Есениусом: надо подождать, как будут развиваться события, а потом посмотреть, какое решение примут дефензоры. Они обязаны защищать веру. А нам надлежит печься о процветании академии. Что мы можем предложить дефензорам для того, чтобы академия очнулась от своего сонного состояния?

— Вы уже долгие годы не являетесь членом профессорского совета, доктор, вам легко советовать… другим. Я не знаю, подавали бы вы столь рискованные советы, если бы сами должны были исполнять их! — Бахачек, который высказал этот упрек, покраснел, ибо и он относился к противникам предложений Залужанского.

— Не знаю, правильно ли осуждать и отвергать мой план только потому, что он новый или, как вы говорите, рискованный. Но все, что я предлагал, в других академиях давно уже не считается новым. Не понимаю, почему профессорам не выбрать себе один или два предмета и преподавать их по определенной системе.

— Это ограничение академических свобод, — хмуро ответил Бахачек, взглянув на своих коллег и на Есениуса, чтобы убедиться, можно ли рассчитывать на их поддержку. — Разве хорошо, если профессор, декан или даже ректор не сможет сам выбрать себе предмет? Что делать, если мне велят читать, скажем, медицину?.. Что скажете, Есениус?

Есениус не мог уклониться от ответа на такой прямой вопрос. Он не согласился с Бахачеком, ему по душе были предложения Залужанского, но не хотелось сердить ректора.

Поэтому он ответил примирительно:

— Доктор не то хотел сказать. Вам никто не может приказать преподавать медицину, если вы этим никогда не занимались.

— Понятно, — подтвердил Залужанский. — Каждый профессор выберет себе предмет, который ближе ему, которым он лучше всего владеет, и этот предмет станет его специальностью.

— И он будет твердить до самой смерти одно и то же? — быстро спросил Бахачек и упрямо вскинул голову.

— Нет, это не так, — мирно ответил Залужанский. — С каждым годом преподавание будет улучшаться. Имей каждый профессор постоянный предмет, он бы мог совершенствоваться в своей области, что, впрочем, совсем не во вред академии.

— Я полагаю, доктор, вы не думаете, что теперешние профессора недостаточно подготовлены? — сдержанно спросил Кампанус.

— Это мне бы и в голову не пришло, — быстро рассеял их подозрения Залужанский, уже жалея, что начал этот разговор.

Ведь ему полагалось быть вежливым и гостеприимным, но он был ученым, требовательным к себе и другим и неуступчив, как человек, убежденный в своей правоте.

Кеплер, который до сих пор не участвовал в этом споре, почел необходимым высказаться, на чьей он стороне.

— Мы все знаем вашу магнифиценцию, — обратился он к Бахачеку, — как ученого чрезвычайно талантливого. Это же относится и к остальным профессорам. Но я не считаю правильным, если в начале каждого года профессора решают, кто из них и что будет преподавать. Может случиться, что Аристотеля захотят преподавать все, а Гомера или Цицерона преподавать будет некому. Или так: профессору, который является блестящим специалистом по древнееврейскому языку и единственным специалистом по этому предмету в академии, надоест преподавать свой предмет и он пожелает заняться чем-нибудь другим, в чем он слаб. Не прогневайтесь, магнифиценция, но это неправильно.

Слова Кеплера подействовали на всех своей спокойной серьезностью.

— Вы преувеличиваете наши недоразумения, — ответил с неудовольствием Бахачек, запал которого значительно утратил свою силу.

Пани Залужанская хотела прекратить этот спор:

— Я думала, вы собрались в дружеском кругу отметить конец масленицы. А вы начали спорить. Все мужчины таковы!