Даниил Мордовцев - За чьи грехи?

Лодка и каюк пристали к берегу. Старший ловец тотчас же отправился в стан, а младший с незнакомой казачкой остались на берегу.

— Что ж у вас в Черкасском делается? — спросил было незнакомку оставшийся на берегу ловец.

— Это я скажу атаману, — был сухой ответ.

«Фу ты, ну ты!» — подумал про себя ловец и только пожал плечами.

Скоро воротился и тот казак, который ходил в стан с перстнем.

— Иди за мной, — сказал он незнакомке, — батюшка Степан Тимофеевич приказал звать тебя.

Незнакомка повиновалась. По лицу ее видно было, что волнение и страх боролись в ней с каким-то другим чувством.

Разин ждал ее на майдане в кругу нескольких казаков. Выражение лица его было сурово.

Незнакомка робко подошла к нему и опустилась на колени. Разин молча вглядывался в ее черты.

— Степанушка! Стеня! али ты не узнал меня? — с нежным упреком произнесла пришедшая.

— Нет, узнал, — сухо ответил Разин.

Но и на его холодном лице отразилось волнение и какое-то другое чувство. Стоявшая перед ним женщина была когда-то его женой. Была! Да она и теперь его жена: вот тот перстенек с бирюзой, который когда-то, в ту весеннюю ночку, он сам надел ей на пальчик. Помнит он эту ночку — они не забываются. Но чем-то другим, какою-то пеленою заслонились воспоминания этой, давно минувшей ночи. После нее были другие ночи — не здесь, не на Дону, а на море…

— Встань, Авдотья, — более мягким голосом сказал атаман, — тебе сказали, что у нас здесь нет жен?

— Сказали, — ответила жена Разина, — да я не к мужу пришла, а к атаману.

— Сказывай же, с чем пришла? — спросил тот.

— Я при них не скажу, — указала она на казаков.

— У меня от них тайны нет, — возразил атаман.

— Так у меня есть, — с своей стороны возразила жена атамана, — отойдем к стороне.

Разин нетерпеливо пожал плечами, но исполнил то, чего требовала от него жена.

Когда она передала ему что-то на ухо, Разин сделал движение не то удивления, не то досады. Жена продолжала говорить что-то с жаром. Глаза атамана сверкнули гневом.

— А! дак они вот как! — глухо произнес он. — Ладно же! я им покажу!

— Атаманы-молодцы! — громко обратился он к кругу. — Нынче же в Черкасской! Слышите?

— Слышим, батюшка Степан Тимофеевич! любо! — гаркнули казаки.

— А тебе, Авдотья, спасибо за вести, — сказал Разин жене. — А теперь уходи восвояси: тебе здесь не место.

— Не место! А персицкой любовнице было место! — крикнула жена атамана.

Глаза оскорбленной женщины сверкали негодованием. Не такого приема ожидала она от мужа после стольких лет разлуки. А он словно царь какой принял свою — когда-то Дуню, желанную, суженую. В этот момент она забыла, что сама когда-то знать его не хотела, когда он был неведомым бродягой и шатался с такими же бродягами… А теперь он — царь, настоящий царь!.. «Спасибо за вести, а нам тебя не надо… тебе здесь не место!..» Бессильная злоба кипела в ее душе…

И как назло — бывший ее муж стал теперь еще красивее: седина в курчавой голове так шла к его черной бороде… А когда-то она ласкала эту бороду, эту буйную голову… После нее ласкала другая… Эта была милее, желаннее…

— Не место! жене не место, а любовнице — место! — повторила она злобным шепотом.

— Авдотья! — тихо, сдержанно сказал ей муж. — Уходи, если не хочешь сейчас же напиться донской воды.

— Хочу! утопи меня! — настаивала упрямая казачка.

— Ты не стоишь этого! — махнул рукою Разин и начал готовиться к походу в Черкасск.

Жена бросилась было за ним, но потом, закрыв лицо руками, со слезами ушла с майдана.

Скоро ее каючок отчалил от берега и скрылся во мраке.

«Не солоно хлебала», — сказал про себя провожавший ее до каюка молодой ловец.

Вести, привезенные из Черкасска женою Разина, были действительно тревожного свойства.

Из Москвы прибыл на Дон бывший недавно в «жильцах» стольник Еремей Сухово-Евдокимов, который так отличался в прошлом году, во время последнего купанья стольников и жильцов в Коломенском пруду, что Алексей Михайлович пожаловал его двумя обедами разом. Еще тогда же дворские завистники говорили, что Еремей шибко пойдет в гору после такой «царской ествы, о какой у него и на уме не было».

Действительно, в Сухово-Евдокимове учуяли ловкого малого, который в одно ушко влезет, а в другое вылезет, и раннею же весною ему уже дали серьезное поручение: ехать на Дон с милостивою царскою грамотою, а под рукою разузнать — не затевает ли вновь чего Разин. В Москве уже известно было и о варварском его поступке с дочерью хана Менеды — Заирою, и о том, что он не соединился с прочими донскими казаками, а основал свой особый стан на Кагальнике. Все это очень беспокоило Алексея Михайловича.