Право, Савва восхищался ею. Тут ничего не было от прежней дурошлепной любови, просто признание: ай да Севастеюшка!
Но не это поразило его — Зиновея. К воинственному виду своей давной пассии он уже привык, пригляделся, а тут из новоприбывшей толпы выскочила невеста Сергея и бросилась целовать Севастею. Видимо, они были подружками, а может, и родней; Севастея рядом с ней тетей казалась. За невестой лениво и пьяненько шандыбал жених Сережка; он перед солдатскими штыками, мало что и соображая, взывал:
— Да ладно тебе, Зинуша, без нас разберутся.
— Вот именно! — рявкнул ему в лицо полковник Бурков, но признал одного из молодых хозяев соседских фабрик. Викулычей: — Шли бы вы баеньки. Ваше ли дело?
— И то правда, — согласился Сережка, вытаскивая Зиновею из толпы ткачих; здесь все про всякую знали, а уж этакое‑то диво, что один из Викулычей ткачиху в жены берет, и подавно глаза слепило.
Разве что суровая Севастея без слепоты ее дурость уразумела, тоже посоветовала:
— Тебе делать здесь нечего. Ваши не бастуют, бог с ними. Разве что некоторые по дружбе прибежали. Ты отстань от нас. женихайся, Зиновея!
Она видела, конечно, Савву, может, и говорила‑то это назло ему, и Савва со зла — на кого, на кого?! — Сережке сказал:
— В самом деле, пойдем отсюда. чаи с губернатором распивать!
Голос у него был крепкий, далеко по морозцу разнеслось. Тоже как вызов кому‑то. Но кому, кому?
Идти к тетушке с невестой, которую никто из Морозовых не признавал, Сережка не решился. Да Зиновея и сама бы не отважилась на такой шаг. Самое разумное было — пойти к нему домой; но и там Зиновею «не представили». Орехово-Зуево — слишком мал городок, все еще называвшийся селом. Многие тысячи работного люда, а господ‑то? Кроме конторских служащих, остальных по пальцам пересчитаешь. Всяк на виду.
— Знаете, мои хорошие. — надумал, как всегда круто, Савва. — Не махнуть ли нам в Москву? Право, я нахлебался этих забастовок! Сыт по горло. А в Москве как в лесу, всегда скроешься.
Сережка с восторгом принял его предложение. Поколебавшись, согласилась и Зиновея. Еще не ведая, конечно, чем все это через три года обернется.
А через три года он попросту увез от Сережки Зиновею и заново с ней перевенчался.
Чего церемониться, если муженьку не до жены? В своем беспутстве Сережка большей частью пропадал в Москве, на бегах. При вине и картах. За три года и дитятей обзавестись не удосужились. Женушке хоть на панель иди! В Москве мода такая пошла: не бедные девицы в разгул пускались. Стригли волосы чуть ли не до затылка, надевали синие чулки, дымили папиросами и читали Апухтина с подвывом:
Были когда‑то и вы рысаками,
И кучеров вы имели лихих,
Ваша хозяйка состарилась с вами,
Пара гнедых!
Толку в гнедых Зиновея не понимала, идти снова в присучальщицы не хотела — кого и зачем присучивать?! — от безделья хоть на козла бросайся, а тут Савва из туманной Англии и нагрянул. Одет как лорд английский, речист и решителен. Он и уговаривать ее не стал, просто взял за руку и уволок в орешник, благо, что время было летнее, а орешнику на Клязьме — ой-ей-ей!.. Она и опомниться не успела, как с удивлением призналась:
— Кажись, дитя у меня будет.
— У нас, — поправил ее Савва, словно английский лорд.
— Три года ничегошеньки, а тут как ветром надуло.
— Ага, ветерком, — снова тут же в орешнике, да под такое‑то признание, подмял ее Савва. — Я уже дитятю чую, право! За палец хватает, стервец!
— Ой, ты скажешь, охальник. — догадалась о сути его насмешки, доброй как‑никак.
— Скажу. Прямо Сережке, в глупые его глаза! — не унимался Савва: больно уж орешник- то над головами хорошо пошумливал. — Прямо сегодня и дую в Москву. Раз такое дело — поспешать надо. Не с пузом же к венцу идти.
Верно, не в его привычках было медлить. Сережку с бегов вытащил, «смирновки» с ним с удовольствием распил, а потом и объяснил все как следует. Сережка даже обрадовался: жена с плеч! Уж теперь‑то никто его не будет попрекать, что вечно на бегах пропадает. Правоведы во главе с Амфи быстренько все дело скрючкотворили, так что и во второй раз черноокая Зиновея пошла под венец в полной девичьей стройности. И уж получше: Зинаидой. Так Савва захотел. А Савве отказать никак нельзя было.
В этой буреломной поспешности единая загвоздка вышла: мать. Мария Федоровна никак не могла смириться с выбором сына. Мало, что разведенка, выкраденная у своего же родича, так и без роду-племени настоящего, хотя и было отчество: Григорьевна. Отца- то и след простыл, еще до Сережки; он пробовал было торговлишкой заняться, чтобы тоже к купцам пристать, да быстро сошел с круга. Здесь ведь и характер, и нрав нужен. В купцы под пьяное дело не выходят, а если уж дочка со слез пошла на фабрику, в какие‑то присучальщицы, так ложись да помирай. Он как истый христианин так и сделал, словно предчувствуя, что дочка дорогу себе найдет. Ну, может, поплутает немного с каким‑нибудь лошадником Сережкой, да на рысаке и вырвется из глупой чащи. Савва из Англии тоже привез любовь к лошадям, но жену на рысистых бегах не проигрывал. Даже ругаясь, мать его, Мария Федоровна, крепость сыновней души чуяла.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу