Аркадий Савеличев - Савва Морозов - Смерть во спасение

— Не поджарьте.

Что‑то вроде улыбки мелькнуло в ее глазах. Савва Тимофеевич, да что там — просто шальной Саввушка! — губами начал сушить мокрые ресницы. Про усы свои, от дождя обвисшие, он напрочь позабыл. А она возьми да и дерни за мокрый кончик:

— Щекотно же!

Он совсем ошалел:

— Ах ты, шалунья!

Костер полыхал под дождем вовсю, и душа его полыхала. Одиночество! Черти его косматые бери!

Он, наверное, что‑то бормотал в оправдание, лягаясь ногами по горячим головешкам. Ее пятки, слава богу, до огня не доставали, а она все равно твердила:

— Да поджарите, поджарите же!

Даже кабардинцу стало интересно. Что выделывает хозяин, что? Хозяин, бабу какую‑то валяет по истоптанной траве и бьет голыми пятками по раскаленным углям! Угли даже копыта жгут, фр-р!.. Да и трава хороша, когда помята. Конь брезгливо фыркнул и отошел к нетоптаному, омытому дождем клеверу, который с верхней поляны сплошным ковром скатывался к ели. Ох, люди, люди!..

Вечером Зинаида, лежа в кровати, обиженно зевнула:

— Что‑то, Савва, ты не ложишься?

— Устал я, на диване посплю.

Она подавила обиду.

— Да ведь поговорить бы надо. Что мы, чужие. Как наши гости! — Чувствовалось, ляпнула что‑то не то, но остановиться уже не могла. — Неловко как‑то перед Антоном Павловичем. Утомила его поездка в Киселево. И разговор этот с Ольгой тяжелое впечатление оставил. Разные они люди. Она здоровьем так и пышет, кровь с молоком. А он… И разница в возрасте, и здоровье. Ты‑то, Саввушка, здоров ли?

— Да, да! — откликнулся он с дивана. — Спать хочу.

Луна светила, деревья шелестели под ночным ветерком. Дождя не было. Прекрасная ночь. Какие разговоры! Но жена не умолкала:

— Очень разные люди.

— Мы, что ли?

— Да не о нас же говорю!

— А-а.

— Возраст, что ли?

— Не в возрасте дело — в характерах, Зиновея.

Она терпеть не могла, когда ее, на манер свекрови, называли Зиновеей.

— Что с тобой, Савва?

Он не ответил. Действительно, что с ним?

Когда Зинаида-Зиновея сочно всхрапнула, он вышел во двор покурить. Босиком, как был. Поэтому и шаги его не услышали. Из‑под нижних колонн роскошного парадного крыльца послышались голоса:

— Право, ты прекрасна!

— Да перестаньте, барин! Я просто девка деревенская. Поденщица у твоего дядюшки. За рублишки-нелишки.

— Что, плохо платит?

— Кому как. Если приглянется, и озолотить может.

— Да, да, он такой!

— А ты‑то в него ли? Чего зряшные разговоры ведешь?

— Ах, разговоры! Ну, погоди у меня!

Слышно, как кого‑то с хохотком потащили по росной траве в беседку.

— Растешь, Николка, — похвалил дядюшка, только сейчас зажигая папиросу.

Его уже не слышали, хотя беседка всего‑то в ста метрах была.

Когда устраивались здесь, он приказал разместить разных причудливых беседок по всему парку. Зинаида еще смеялась: «Да для чего они?»

А вот для того!

Одиночество! Какое, к лешему, одиночество! Он знал, что в следующую ночь приведет свою лесную пассию в одну из таких укромных беседок. До гостеприимной ели слишком далеко, босиком‑то не добежать.

Савва только сейчас понял, что шлепает по росной траве, и зябко поежился.

Савва Тимофеевич Морозов вернулся из Парижа.

Ах, Париж, опять Париж! Просто в какой‑то момент все осточертело, он по телефону заказал роскошнейший «люкс». Почти в том же самом купе и обратно вернулся. Голова немного проветрилась, душа отстоялась. Гонка по железной дороге была как крепкий рассол после сильнейшей пьянки. Только огорчало, что за ним по пятам какая‑то полицейская слежка — эти неумытые хари в любом костюме он узнавал. Ну, и черт с ними. Впервой, что ли? Жизнь российская стала каким‑то призрачным бредом.

В Париже к нему подошел совершенно незнакомый человек и отрекомендовался:

— Честь имею, Савва Тимофеевич, передать вам привет от Бориса Савинкова! Он благодарит за деньги, которые вы дали. Убийство подлеца Плеве обошлось нам в тридцать тысяч, но сдачи ведь вы не потребуете?

— Не потребую, — ответил Морозов. — Не спрашиваю — кто следующий, но в случае нужды помогу. Единственно, любопытствую: за мной действительно ходит хвост?

— Да. И даже не один. Но будьте уверены: наши люди незримо проводят вас до Москвы.

Этих «незримых» Морозов так и не приметил и воспринимал все случившееся как небольшой анекдотец. Вот так же в Москве подошел к нему человек, почти с теми же словами; правда, тогда имя главного полицейского держиморды не называл — конспирация! Но Савинкова назвал — иначе под кого же давать деньги? И он дал без раздумий. Надо же, социалисты, да еще и революционеры! Это было так же трудно совместить, как фабриканта и главного мануфактур-советника Морозова с главным террористом Савинковым. Но рисковых людей он любил. Иначе чего бы скрывался на его фабриках такой отчаянный человек, как инженер Красин?