Аркадий Савеличев - Савва Морозов - Смерть во спасение

Э-эх, была не была! С пьяных глаз прямо к хозяину потащился. Зачем? А кто его знает. Правду-матку, поди, искать.

Открыли ему не сразу, но встретили радушно. Даже швейцар как‑то двусмысленно улыбался. Но ведь у самого‑то Устинова только одна мысль была:

— То-оньше надо, как говорит господин полковник, — радушно пошел он навстречу тоже радушному хозяину.

На этот раз хозяин даже изволил руку подать. Чем окончательно растрогал Устинова.

— То-оненько, тоню-сенько я!

— Ага, — согласился хозяин, ведя его за собой. — Но ведь где тонко, там и рвется?

— Ну, эт‑то потому, что промерзшую шинель. на службе проклятой, на службишке!.. Олух-денщик с потных плеч на ходу сдирал. Забо-отлив, старый пьянчуга!

Крепкий был мужик — Устинов. Он где‑то на завалинке свою закипавшую кровь охлаждал, приморозился. Рукав‑то, чай, оторвался. Но Устинов не унывал.

Ой, Мороз — мороз,

Не морозь меня.

Похмели — и,

Да подсогрей, чего тебе стоит, хозяин?..

Морозов быстро распорядился, чтоб жандармскую кровь опять подогрели. Но Устинов больше уже не хмелел. Все про «тонкости» говорил. С каждой чаркой все умнее да разговорчивее становился:

— Сав-авва Тимофеевич, кормилец вы наш и.

—... поилец, это уж верно, — самолично наливал хозяин.

— Истинно так! — смачно шлепал мокрыми губами штаб-ротмистр. — А мой полковник про какие‑то газетки намекает. Папиросная, вишь, бумага.

— Хорошая бумага, ротмистр. Если хотите, я вам презентую. От нечего делать, вечерком самолично папиросы набиваю. Люблю настоящий табак, а на фабриках дрянной бывает. Хотите, научу и вас, как с папиросной бумагой обращаться?

— Спасибо, только говорят, на бумажке‑то папиросной газетки печатают?

— Ну, это уж враки, ротмистр. Как такой газеткой задницу подотрешь?

— Уж истинно — тонка-а.

Что‑то его с пьяных глаз смущало? Кашель? Откуда в таком теплом доме кашли?

Хозяин‑то, конечно, слышал, что в соседней комнате едва сдерживают проклятый кашель. А выйти оттуда иначе, как через гостиную, было нельзя. Вроде как чего‑то соображал Устинов:

— Гости?..

— Нет, дальний родич, можно сказать, пятая вода на киселе. Эй, там, Иван, заткни глотку! Поговорить с хорошим человеком мешаешь.

— Чего ему одному кашлять‑то? Самое милое дело — выпить за компанию. Я его счас!..

Устинов встал, с явным намерением идти в соседнюю комнату. Морозов не мог сдержать пьяного и настырного жандарма. Что делать?

Но прежде чем Устинов дошел до двери, она сама распахнулась, и на пороге появился. седой как лунь старикашка, опиравшийся на клюку.

Морозов и сам обомлел: не померещилось ли?

Старик подсел к столу, в тень от висячей, игравшей хрустальными бликами лампы.

— Знать, помираю, Савва Тимофеевич. Пить‑то мне нельзя, да уж все равно — за нашего блюстителя закона!

— Закон, да-а. что дышло, куда повернул — туда и вышло! — Устинов был несказанно рад такой подходящей шутке. — Главное — дышло‑то прочь от хозяина, прочь от нашего благодетеля!

— Законно говоришь, ротмистр!

— Пока — штаб-с.

— Да будешь и полковником, не только что ротмистром настоящим!

— Будем!

— Будемо!

Метаморфозы продолжались до той поры, пока Устинов не захрапел, ткнувшись головой в стол.

Морозов позвонил. Слуги перенесли уработавшегося штаб—ротмистра в нижнюю глухую комнату, уложили на диван, прикрыли шинелью, а сверху еще и тулупом. Спи, родимый!

Только когда они остались одни, старикашка преобразился вновь в инженера Красина.

— Ну, Леонид Борисович! Вам надо в театр к Станиславскому. Игра ваша, знаете ли.

— У меня, Савва Тимофеевич, вся жизнь игра.

— Слишком опасная!

— Не опаснее, чем у вас. Ну, тюрьма, ну, ссылка — я привычный. Да и помоложе. Вам — труднее привыкать. Да и зачем? Ситчики ваши для народа не менее важны, чем наши газетенки.

— Ну — ну!

— Не будем сейчас спорить, Савва Тимофеевич. Пойду, пока блюститель не проснулся. В своем истинном образе. Ночь как раз метельная.

Жил Красин, как важный инженер, на Англичанской улице. К его причудам — делать ночной променад — редкие встречные-поперечные привыкли.

Проспавшись в апартаментах мануфактур-советника Морозова, штабс-капитан Устинов приказал все же следить за инженером. Какое‑то собачье чутье ему подсказывало: гляди в оба! И вскоре выяснилось: заведующий строящейся электростанцией пользуется особым расположением хозяина. В кабинет к нему заходит без доклада. В Москву часто отлучается. Однако ни в чем предосудительном не замечен. С рабочими, которые на подозрении, не якшается. Из Москвы никакой поклажи, тем более чемоданов, не привозит. Кто ж тогда провез в Орехово типографский шрифт? Доподлинно определилось, что где‑то здесь печатаются листовки, да и проклятую «Искру» размножают. Кто?!