Любовь Воронкова: Сын Зевса

На площади стояло напряженное молчание. Ждали, что скажут те, кого требует Александр.

Но среди этих людей не нашлось ни одного, который бы согласился с Фокионом. Наоборот, Демосфен выступил с пламенной речью, доказывая, что нельзя выдавать на смерть их, людей, столько сделавших для Афин, людей, которые всю жизнь служили Афинам, что это будет величайшей несправедливостью и позором!..

Демосфен говорил долго, и сила его ораторского таланта была так велика, что народ принял его сторону.

Но что же делать дальше? Что отвечать Александру?

— Пусть пойдет к нему Демад, царь любит Демада. И пусть он попросит, чтобы царь предоставил афинскому народу самому судить виноватых!

— Нет, Демад не пойдет с такой речью к царю. Пусть отправляются те, кого он требует, — Демад насмешливо поглядел на Демосфена, — тем более что Демосфен красноречивее меня. Вот пусть он и уговорит Александра. К тому же Демосфен никогда к этому «мальчишке» не относился серьезно!

Но правители решили, что идти к Александру нужно все-таки Демаду. Только вот как уговорить Демада?

— Дать ему денег, — мрачно сказал Демосфен.

Все знали, что у Демосфена лежат персидские деньги. Демад от денег никогда не отказывался, кто бы ни платил. За пять талантов он согласился возглавить второе посольство к Александру.

Однако из этого ничего не вышло. Александр прочел постановление афинского Народного собрания, в гневе швырнул его под ноги Демаду и, круто повернувшись, ушел прочь. Он ушел так быстро, что Демад не успел ничего сказать ему.

Обескураженное посольство ни с чем вернулось обратно. Народ снова обратился к Фокиону:

— Царь примет тебя, Фокион! Твоя высокая слава известна всем. Он выслушает тебя.

И еще раз послы отправились из Афин в лагерь македонского царя.

На этот раз надежды афинян были не напрасны. Александр много хорошего слышал о Фокионе, о его уме, о его честности, неподкупности. Царь Филипп тоже знал и уважал его.

Речи Фокиона были убедительны, Александр на все согласился. Лишь разбойника Харидема он оставить в Афинах не мог. Ни Харидема, ни Эфиальта.

Фокион сказал, что это справедливо. Ни Харидема, ни Эфиальта в Афинах оставлять нельзя.

Когда с просьбой афинян было улажено, Фокион обратился к царю:

— Позволь мне, царь, дать тебе несколько советов.

Александр ответил, что охотно выслушает его.

— Если ты действительно хочешь мира, положи конец войне, — сказал Фокион. — Но если ты стремишься к славе, уведи войну из пределов эллинской земли и взвали ее на плечи варварам!

У Александра просветлело лицо.

— Но я сам хочу этого же, Фокион! Если бы не трибаллы и не иллирийцы, если бы не безумие фиванцев, если бы афиняне не поднимали против меня народа, я бы уже давно, клянусь Зевсом, был за Геллеспонтом [*].

Они долго, как два давних друга, беседовали о разных делах. Фокион прожил большую жизнь, многое знал и помнил, во многих походах бывал, давно участвовал в делах Народного собрания и немало влиял на судьбу тех или иных решений, на судьбу своего города…

И так пришелся по душе Александру этот человек, что он заключил с ним союз дружбы и гостеприимства.

Перед тем как расстаться, Александр сказал Фокиону:

— Теперь, когда все успокоилось, я пойду в Азию. Передай афинянам, чтобы они внимательно следили за событиями моего похода. И если со мной что-либо случится, главенство над Элладой я завещаю Афинам.

Александр, проводив Фокиона, еще долго думал и передумывал все, что говорил ему старый стратег. Во всех его речах была одна главная, направляющая мысль — защитить перед царем Афины. Но Александр и сам не собирался враждовать с этим городом. Хватит и тех развалин, что лежат позади…

— Он так долго был стратегом и правителем, — сказал Гефестион Александру, — а так бедно одет. И, говорят, живет очень бедно.

Александр окинул быстрым взглядом богатые доспехи своего друга. Все горело и блистало на нем, он был красив, как бог Дионис.

— Он будет богат! — ответил Александр.

И тотчас распорядился послать Фокиону сто талантов.

Фокион очень удивился, когда перед его небольшим незатейливым домом, украшенным лишь полосой медной обшивки, остановились посланцы македонского царя. Жена Фокиона в это время месила тесто, а сам стратег, достав из колодца воды, мыл во дворе ноги.

Фокион еще больше удивился, когда узнал, что ему привезли огромное богатство.

— Почему среди такого множества афинян царь лишь меня одного одаряет столь щедро?