Федор Раскольников - В плену у англичан

— Экзерсайс, — повторил свою команду пожилой усатый тюремщик и жестом пригласил меня к выходу.

Путем эмпирического опыта я узнал, что английское слово «exercise» имеет еще второе значение. Оказывается, это не только «упражнение», но и «прогулка». Прогулка совершалась по кругу на тюремном дворе, обнесенном высокой кирпичной стеной. Этот двор был для меня единственным местом встречи с тов. Нынюком. Иногда потихоньку от тюремщиков мы перекидывались с ним несколькими словами.

К сожалению, прогулки продолжались недолго: от 15 минут до получаса. Затем мы опять водворялись по камерам.

В полдень раздавался обед, состоявший по преимуществу из картофеля. В отличие от русских тюрем суп подавался не каждый день. По воскресеньям картофель заменялся праздничным блюдом — небольшим куском ярко-красной солонины. Вечером полагался ужин: кружка жидкого какао на воде и без сахару. К какао выдавалась булка.

Вскоре после ужина заключенные были обязаны ложиться спать.

В один из первых дней я потребовал себе конверт и бумагу и написал письмо М. М. Литвинову, извещая его, как нашего полпреда, о моем невольном прибытии в Лондон. Тут же сообщил, что нуждаюсь в деньгах и русских книгах, попросил навестить меня. Через несколько дней это письмо было возвращено обратно с кратким пояснением, что Литвинов выслан из Англии.

Когда в другой раз я отправил письмо матери, то оно тоже вернулось ко мне, и притом в распечатанном виде. На одной стороне конверта значилось: «Вскрыто цензором», на другой стоял многозначительный штемпель: «Сообщение прервано».

В тюрьме была библиотека, которая сразу стала моим главным пособником в коротании невольных тюремных досугов.

Библиотекой заведовал «скулмастер», школьный учитель, по совместительству выполнявший обязанности тюремного библиотекаря. Серое лицо этого пожилого человека всегда было оторочено, словно мехом, щетиной небритой бороды. Сизый нос на сером лице обличал его болезненное пристрастие к алкоголю. Библиотекарь не столько говорил по-французски, сколько любил похвастать знанием иностранного языка. Это все же облегчало мои сношения с ним.

Тюремная библиотека состояла по преимуществу из сочинений английских классиков: Шекспира, Диккенса, Теккерея да из английских иллюстрированных журналов легкого типа вроде «Strand Magasin» с произведениями Конандойля и Филиппа Оппенгейма. Богато был представлен отдел богословской и религиозно-нравственной литературы. Имелось также небольшое количество французских книг. На русском языке были только «Казаки» и «Анна Каренина» Льва Толстого. Библиотека была невелика и случайна по набору книг.

С первых же дней пребывания в тюрьме я принялся за изучение английского языка. Оказалось, что для этой цели может пригодиться даже евангелие. От нечего делать я стал просматривать его и, зная соответствующий русский текст, догадывался о смысле отдельных слов и старался запомнить их значение.

В тюремной библиотеке не было англо-русского словаря. Поэтому я взял англо-французский словарь и, пользуясь относительно лучшим знанием французского языка, с помощью этого словаря постепенно стал читать английские книги.

В начале февраля я был вызван в контору, где меня ожидал долговязый шпик, который сразу повел на улицу, взгромоздился вместе со мной на империал огромного двухэтажного автобуса, и мы поехали в центр города.

Шел обычный для Лондона дождь. На улицах кипело лихорадочное движение.

Невольно мне вспомнилось начало поэмы Валерия Брюсова «Конь блед»:

В одной из комнат адмиралтейства меня уже ждал тот самый морской офицер, который служил переводчиком во время допросов в адмиралтействе и «Скотланд-ярде». Рядом с ним за столом сидел другой моряк, полный, слегка обрюзглый брюнет с густыми усами и острой, аккуратно подстриженной черной бородкой. Он отрекомендовался бывшим морским представителем Англии в штабе Черноморского флота. С оттенком хвастовства поведал, что всю империалистическую войну и первые месяцы революции провел в Севастополе.

На этот раз английские офицеры предложили мне сесть за стол и подвергли перекрестному допросу насчет теоретических основ коммунизма. Их в особенности интересовала наша экономическая и политическая концепция. Затем они сообщили мне удручающую новость о гибели Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Далее информировали меня о высадке союзного десанта в Одессе. Я обо всем этом ничего не знал, так как за отсутствием валюты был лишен возможности покупать газеты. Англичане предложили обменять на английскую валюту находившиеся при мне и отобранные в тюремной конторе шесть царских десятирублевок. Кроме них у меня было еще несколько штук квадратных «керенок» сорока — и двадцатирублевого достоинства. Но от обмена этих ассигнаций английские офицеры с улыбкой отказались.