Константин Гурьев - Без срока давности

На этом плавное течение беседы было прервано. Бокий оживился невероятно:

— Кутепов? Где он, сукин сын?

На рассказ Позднякова отреагировал остро и профессионально:

— Никакой информации о задержании Кутепова нигде не проходило, уж ты мне поверь.

Зная о том, что Бокий осведомлен обо всех мало-мальски важных делах, Поздняков только кивнул, соглашаясь.

— Значит, Ягода его скрывает. А для чего он может скрывать врага?

— Ну, мало ли…

Поздняков удивился: в самом деле, для чего? Если бы хотел арестовать Позднякова как предателя, уже давно бы это сделал. А не делает. Почему?

Ответ сформулировал Бокий:

— Сам что-то замышляет, сволочь!

Возражать Поздняков не стал: не та ситуация. Сам успел отскочить и ставь свечку!

А Бокий взялся за дело всерьез. Но вскоре сильно обозлился: так все было засекречено! Однако быстро пришел в себя: если засекречено, значит, в самом деле что-то замышляет, а это уже — существенно.

Никому докладывать не стал: кому сейчас можно верить? Но людей на это отрядил самых умелых. Хотя выяснилось, что и у Ягоды люди не лыком шиты. Узнав о слежке, он моментально решил: застыть!

Всех, кто курировал направления его дела, а это были люди, которым доверял полностью — слишком много грехов на них висело, чтобы предавать Ягоду — немедленно со всеми материалами отправил в провинцию. Придумали грехи, за которые просто отправляют в ссылку.

Каждый уезжал, веря: протрубит глас, его призывая!

Так и жили в ожидании, так и померли…

Кутепова ликвидировали в Ярославской области, где он проверял своих людей, готовящихся к «выполнению миссии». Там, в лесу, и бросили. И его людей — там же, в ходе спецоперации.

Ягода, уничтожив все доказательства, задышал свободно.

Правда, Бокий сумел поговорить со Сталиным. Тот словам не поверил, а фактов не было. Впрочем, подумав немного, решил: пусть Ягода займется чем-нибудь попроще, например, связью.

Перевели, а потом и арестовали, и расстреляли…

Поезд уже полз по Москве, и пассажиры уже выстраивались у выхода. Корсакову сейчас толкучка была выгодна: проще проскользнуть незамеченным. Он прихватил чемодан толстой тетки, которая, пробиваясь сквозь толпу, надсадно орала, что ее встречают, и вынес его из вагона. Тетку в самом деле встречали, и он несколько секунд постоял рядом с ней, осматривая перрон. Заметил несколько лиц, которые показались настороженными, ищущими, вглядывающимися, и, на всякий случай, запомнил их.

Потом, дождавшись, чтобы людской поток достиг максимума, двинулся к зданию вокзала, заметив, что и «лица» двинулись в ту же сторону. Корсаков уже прикидывал, как удобнее ускользнуть, когда на шею ему бросилось что-то ароматное и нежное на ощупь. Еще до того, как глаза Корсакова смогли увидеть, руки уже дали ответ, и он вспомнил, как восторгался этим телом, забывая обо всем. Он и сейчас не сдержался, обнял и, скользя ладонью по спине и ниже, ощутил упругий зад холеной самки. И она откликнулась, повернула лицо к нему, раскрыла губы и прильнула в поцелуе.

Едва отстранившись, прикрываясь букетом, который был у нее в руках, Аня Дымшиц, а это была она, шепнула:

— Умница! Теперь, обнимай меня понаглее и идем. Только не спрашивай — куда?

Он и не спрашивал. По дороге Аня болтала, не закрывая рта, рассказывая о том, как долго и трудно она его ждала. И, если бы Корсаков не знал ее так хорошо, он поверил бы ее словам, так горячо и искренне они звучали.

Едва сели в машину, Аня, снова впившись в его губы страстным поцелуем, заставила молчать, а потом показала небольшой лист бумаги с нарисованным ухом и тремя восклицательными знаками. Ага, значит, могут слушать, понял Корсаков, ну, что же, поиграем. И он страстным шепотом потребовал поехать сразу же к Ане.

То ли Корсаков устал, то ли опасностей, грозивших ему, оказалось слишком много, но у Ани все происходило так, будто они все еще любовники. То же раздевание на всем пути от двери до постели, та же жажда близости, та же самая откровенная и восхитительная игра тел, вынырнувших из мира животных! Имитировать любовную сцену им не пришлось, и потом, приходя в себя после стремительного соития, он не стал изводить себя упреками. Получилось так, как получилось. И ему как мужчине было приятно слышать, как стонет и кричит женщина, которой он отдает свою мужскую силу. Что уж тут лукавить!

Аня, вернувшись из душа, накинула халат и закурила. Поймав ее взгляд, Корсаков ткнул себе в ухо пальцем и вопросительно вскинул брови.