Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 1

— Слышите? — прогремел Мюррей. — Берите скорее свой меч, Дуглас, вперед, за мной!

Прежде чем приступить к ночному туалету, Мария Стюарт некоторое время болтала со своими дамами. Ей как-то страшно было переступить порог спальни. Она сделала знак дамам следовать за ней. Старая мамка Анна Кеннеди подала ей ночное одеяние, но королева медлила надеть его. Еще ей надо было пошептаться кое о чем со своими любимицами. Наконец она решилась отпустить дам, но вдруг вздрогнула.

— Разве вы не слышите? — прошептала она, бледнея от страха. — Там, за обоями, какой-то шорох.

— Дамы засмеялись.

— Ну, идите, идите! — кротко упрекнула их Мария. — Вы не верите в привидения.

Она поцеловала Марию Сэйтон и других. Анна Кеннеди осталась одна при ней, чтобы раздеть ее.

Мария склонила колена перед аналоем, но вдруг по всему ее телу пробежал трепет ужаса, и она промолвила:

— Там кто-то есть… я слышу шорох за обоями… там…

Анна Кеннеди прислушалась, до нее тоже донесся шорох, тогда она открыла дверь, желая вернуть уходивших дам.

В этот момент в стене открылась потайная дверь, и Мария резко крикнула — перед ней стоял Кастеляр.

— Помогите! — крикнула королева, почти теряя сознание от ужаса.

— Мария! — воскликнул Боскозель, бросаясь к ней и обнимая ее колена. — Я не отступлю!… Выслушай меня или позови палача! Я хочу быть счастливым или умереть!

— Помогите! — закричала Анна.

Дамы поспешно вернулись.

— Позовите лордов! Помогите! — вопила Мария, отталкивая от себя обезумевшего маркиза.

В это время послышался звон шпор, и на пороге появились Мюррей и Дуглас.

— Предательство! — бледнея, прошептал Боскозель. — Я предан тобой, Мария!…

— Свяжите этого преступника, — приказал Мюррей вооруженным людям, прибежавшим на крики о помощи. — Суд должен произнести свой приговор, этого требует честь королевы.

Кастеляр был связан. Он не пытался сопротивляться, только его глаза пристально смотрели на ту, которая, как он думал, предала его.

Три дня спустя голова Боскозеля де Кастеляра пала на помосте эшафота, воздвигнутого публично на площади св. Анд рея. Королева предпринимала слабые попытки помиловать несчастного, но лорд Мюррей объявил ей, что исполнение приговора будет единственным средством избавиться от злейших нападок на ее честь.

Кастеляр умер со словами: «О ты, наипрекраснейшая и жестокая женщина!» Он отказался исповедаться своему духовнику, но личного секретаря королевы, Давида Риччио, который посетил его в тюрьме в день казни, он попросил сказать Марии, как билось для нее его сердце до самой последней минуты. Перед судьями Кастеляр не сказал ничего, что могло бы скомпрометировать королеву.

Обаятельность Марии Стюарт еще многих должна была ослепить и сделать несчастными.

Роберт Сэррей, вернувшись в Англию, расстался с Дэдлеем и отправился в свои родовые поместья, возвращенные ему милостью Елизаветы после отмены закона об изгнанниках. Перед отъездом в Лондон он не преминул сделать визит леди Бэтси Килдар, и хотя ему тяжело было вызывать печальные воспоминания, однако вид этой почтенной особы, все еще сокрушавшейся о казни его брата Генри, укрепил его в намерении держаться подальше от двора дочери Генриха VIII. Но уже в первые недели пребывания на лоне природы он почувствовал, что одиночество делается ему невыносимым. Полная приключений жизнь в юности и пестрая смена картин, хотя иногда и весьма печальных, все-таки имели свою прелесть. Соседям по имению Сэррей стал чужд, а спокойная жизнь богатого землевладельца имела мало привлекательного для человека, жившего при парижском дворе. Но еще более, чем к блеску и разнообразию, Роберт стремился к встрече со своими друзьями, Дэдлеем и Вальтером Браем. Конечно, бывали минуты, когда он думал о Марии Сэйтон, но эта первая и единственная любовь его юности была так часто омрачена, что воспоминания о ней были скорей тягостными, чем приятными. Характер Марии Сэйтон никогда не был ясен Роберту, а подозрения слишком часто бросали тень на прекрасный образ, чтобы в его сердце могла сохраниться святость чувств. Однако мысль о Марии все еще, помимо его воли, наполняла его душу страстным томлением, печалью и скорбью. Первая любовь никогда не умирает окончательно в сердце человека.