Гавриил Кунгуров - Артамошка Лузин

— «…Сижу я в осаде и гонца быстрого шлю тайно, и не знаю, дойдет ли моя грамота до твоих пресветлых царских очей. Изменники Ивашка Тайшин да Петрунька Степанов с острогу моего сбежали, воровским путем угнали табун лошадей…»

Артамошка остановился, повернул грамотку к солнцу. Филимона трясло, как в лихорадке. Никита Седой мигал глазом часто-часто, что случалось с ним только в сильном гневе. Филимон торопил:

— Читай сын, читай, родной!

— Стерлось писаное, — вздохнул Артамошка, быстро разгадал стертое, усмехнулся и читал нараспев дальше: — «…Разбойники те, Ивашка Тайшин и Петрунька Степанов, бегаючи по улусам и становищам, собрали немалую рать и, творя всякие угрозы, подошли к Иркутскому острогу.

Рать ту, царь-государь, мои казаки отбили и поразогнали начисто. У реки Иркута, окружив жилье, где сидели те разбойники — Ивашка с Петрунькой, им наши казаки кричали, чтоб они в осаде не сидели, а сдались бы на твою, государеву, милость…»

Опять запнулся Артамошка, водил грязным пальцем по завитушкам, тянул:

— «…Ивашка Тайшин начал браниться и бахвалиться: „Али вы не знаете Ивашку, каков он есть? Жив я вам, казакам, не дамся!“ — и начал стрелять. Ранил Никиту Белогора, насмерть уложил Христоню Паклина, и на ком были панцыри железные, то пробивал насквозь. И казаки стрельбой Ивашку не осилили и подожгли его жилье, и он, Ивашка, сгорел, но не сдался. Жену свою с сыном успел верхом выкинуть, и они с Петрунькой Степановым бежали, в дыму того и не углядели казаки…»

Артамошка остановился, показал грамоту Филимону. Филимон и Никита переглянулись. Середина грамоты протерлась до дыр.

— Читай, миновав рваное! — рассердился нетерпеливый Филимон.

Артамошка, водя пальцем по грамоте, с трудом разбирал написанное:

— «…приснилось мне знамение в виде зари кровавой, а в тех кровях младенец царский. Наутро крикнул я монахиню Пелагею, юродивого — божья человека Киршу да еще двух юродивых, и те в один голос сказали мне, что это знамение к худу, к войне. И то исполнилось. Лазутчики мои принесли вести страшные. Пошли на Русь черные монголы. Монгольский хан послал рать с вожаком-бабой, прозывается та баба-вожак Эрдени-Нойон. То сделал хан на посмешище и поругание твоего, государства, престола…»

Дальше грамота обрывалась.

Так и не узнали ватажники, почему в разбойный поход пошла ханша Эрдени. Воевода же иркутский не забыл это пометить, записал коротко:

«…И тут убит был свирепый хан Кантайша, напавший в черную ночь на русские земли. Сестра его, ханша Эрдени-Нойон, набрав разбойную рать, порешила Иркутск с ближними его землями пограбить, мирных людей наших побить… Иркутский острог сел в осаду…»

Филимон помолчал, руку положил на плечо Артамошке:

— Читай, сын, сызнова грамотку. Зачинаю понимать тяжкую мудрость написанного.

Артамошка вновь прочитал.

Филимон раскраснелся, вспотел: придавили его думы. Обратился он к Никите Седому:

— На Русь монголы пошли. Ты уразумел?

— Не жирно ли это? Не обломит ли хан монгольский зубы? — угрюмо вздохнул Никита.

— Русь-то — монголам? А нам, Руси сынам, что? — снова спросил Филимон.

— Мало ли за Русь нашей крови текло! — ответил Никита.

— Для Руси ущерб… Только ума не приложу, почему монгольский хан ханшу вожаком послал? Какая же с ней война?

Никанор устало прошептал:

— Сказывали: ханша та злобна без меры, в бою ханские монголы люты…

— То, Никанор, брехня. Не таких ломала русская рука! — рассмеялся Филимон; ус седой покрутил, сбросил капли с разгоряченного лба. — Надумал я страшное, и сердце вскипело, зажглось… Зови, Никита, всех ватажников!

Ватажники сбились в круг. Прочитал еще раз Артамошка обрывки грамоты. Филимон поднялся, шапку снял:

— За сибирскую землицу постоим!

Ошеломленные ватажники переглянулись, многие опустили головы.

— Ужимочки ваши мне не по нраву! — загремел Филимон. — Русь наша сибирская может сгинуть. Аль на поклон к хану монгольскому?

— Тому не быть! — загудели голоса. — Хану не покоримся!

— Монгольский хан не подавился бы! — засмеялся Филимон.

— Хо-хо-хо!

— Постоим за Русь, за Сибирь-землю!

— Русь — она матушка наша кровная!

— Государю нашему послужим, милость его на ратном поле заслужим!

— Веди, атаман!

Махнул рукой Филимон, и ватажники побежали готовить корабли к отплытию. Долго Филимон расспрашивал Никанора о коротких путях в Иркутск. Никанор вытирал кулаком изрытый морщинами лоб, гововорил шепотом: