Владимир Плотников - Степан Бердыш

Степан тяжело сполз со скамьи, окраил колени руками, как ободьями, в захват:

— Надо ехать в Москву. Буду Годунова о пощаде просить…

— Ты свисти, свисти, да не увлекайся. Смекай, чего молотишь, — втискиваясь в хомут служаки, князь выровнял голос. — За кого пол взялся челом мазать? Воры окаянные как раз государя и воеводу царского позорили! Город, за который все, и ты тоже, живота не щадили, огню предать зовут! А ты!? — Воевода истово перекрестился, индо нечистого усёк.

Бердыш вскочил, мотнул бородой, отворил, не поклонясь, дверь.

— А царю челобитную мы уже отправили. — Сытый торжествующий громорёвок настиг уже на пороге. — И Лобанову упрежденье. И не подумай, что я один, злыдень такой-сякой. О том же просят высокие гости послы Норов, Гурьев и Страхов…

Бердыш отбросил чуб, пытаясь избавиться от досужего крика: и воеводского, и того, рождающегося снутри.

Что делать-то теперь? За кличи такие клубни и повыше слетают — не чета атаманской. Коснись чужого кого, Степан со смертным приговором бы и смирился, и перед доводами исчерпывающими отступил. Да и внимания, скорей, не обратил бы… Мало ли неправых приговоров и невинно срубленных голов. Но сейчас на доску ставились его честь, его слово. Казнить грозят тех, кто положился ни на чьи-то — на его — посулы и обеты. Тех, с кем сам же делил страх и славу яицкого побоища. Тех, кто… Тех, с которыми после их добровольной сдачи поступили уговору вопреки. Обман, предательство! И чего ради? Выставились перед ногаями!

Что ему осталось? Перегнать гонца с челобитной? Перехватить у него прошенье? Или навестить сперва Мещеряка? Уверить его… В чём?! Смешно, однако…

Очнулся он, столкнувшись с парочкой. Растерянно поднял глаза.

— Полегче, удалой, — донеслось слева.

И мир онемел в девичьем ахе.

Сердце Стёпы заколотилось, временами срываясь в стынь дышащего льда. Против стояли, надо же диво тако, племянник князя и… Она. Брезгуя вертеть рылом по сторонам, Павел масляно лыбился на зазнобу.

— Как здоровьишко, Надежда Фёдоровна? — вякнул, как всегда, невпопад.

— А… — молвила еле слышно.

Княжонок нетерпеливо щёлкнул по кончику уса, снисходительно поправился:

— А так то не мужик. Маху я дал, значит. Чуга уж больно в пыли.

— Муж? — кивнул на кривляку Бердыш.

Она не кивнула. Ни да, ни нет! Крылатые малахиты влажнели и мелко вздрагивали.

Вот сейчас, не медля, хватай и уноси на край света! — задыхаясь, толкало, пихало сердце внутрь — в душу и наружу — в ум.

Нет, поздно… Не время…

Глаза прикипели друг к другу. Словно меж зрачками вонзились колья с нервущимися цепями. Племянник воеводы занервничал, что-то каркнул. Ей ли, ему? — не разобрали. В сей миг самым для обоих важным в целом свете были вот эти два печальных глаза, исполненные любви, муки, горечи и радости, тепла и света. Они освещали единственную тропочку друг к другу, от сердца к сердцу. Два глаза пред тобой, и боле ничего…

— Пойдём, — с присвистом потребовал усатик, трогая её локоть. Тщетно, глаза Нади были назначены не ему, они просили, молили, заклинали: «Не могу больше… Возьми… Бери… Уноси…».

— Я в Москву… за казаков заступиться съезжу… — холщовыми губами выродил Степан, вроде как успокаивал: «Обожди чуток. За дровами в лес сгоняю… Всего делов».

Глаза её ширились, пламенея теперь уже медью:

— Что ты, Стеня… Они ж поклялись тебя на первом сучке…

— Айда. — Павел повелительно дёрнул за локоть.

— Погодь, рында, — ласково и страшно прошептал Бердыш, сжал плечо молодчика. Лицо княжича перекосилось, тело повело ящеркой. От боли.

— Ты… чего? — Павел, шипя, прибавил бы ещё чего, но что-то в мужике с сизым шрамом настораживало, припирая к нёбу язык.

— А найдутся ли у тебя кони резвые, княже? — нараспев спросил Степан, не пуская плеча.

— Есть… Как не быть! — сдавленно, корчась, визгнул Павлуша.

— А не одолжит ли мне скакуна княже?

— Могу, могу… Да пусти же. Только отпусти, Христом прошу, покалечишь… На сколько дней? — выдохнул облегчённо, избавясь от «щипцов» и поглаживая сплющенную конечность.

— Да до Кремля на Москве-реке и обратно.

— Шутишь… никак? Что ль… да? — неуверенно, в перебивку, пищал юнец.

— Похоже разве?

Князь благоразумно рассудил, что не совсем. Кликнув застывшего недаль служку, велел привести из конюшни хорошего коня…

— До встречи… до скорой! — хлестнуло по улице.

Конь взвился на дыбы. Вынес за ворота и помчал вдоль берега на север.