Владимир Плотников - Степан Бердыш

Степан закрывал дверь, когда трепетавшие на краю стола руки девушки мёртво сорвались к коленкам. Клокочущая лава глаз обездвижилась. Ей стало безразлично всё.

Так-так, всё кончено, бессвязно-лихорадочно крутилось в голове. Степан шагал незнамо куда.

Роща, полянки, пеньки рукотворного пустоплесья, блёсткие и топкие калаужины. Если до прихода молодого Жирового в нём теплилась ещё искорка надежды, то теперь всё утухло. Явление родовитого, с иголочки одетого княжонка всё разнесло по полочкам. Куда изуродованному, скучному, лапотному «мотуну» с боярским щёголем тягаться?!

А как он на неё смотрел! Разве без взаимности могут так сверлить, жрать, проглатывать заживо? То ж нe взгляд, а греческий огонь и китова пасть! А ведь неравно знаком тебе сей петушок? Ну, как же! Жировой, князёныш, или как там? В рындах у царя вроде был. Небось, в чём провинился, коли в глушь сослали. А, может, со зла и с завидок зряшничаю. До напраслины спускаешься, Стёпа?! Впрочем, всё одно: наследный боярок. Род, красота и богатство — великие доводы, да, к тому ж, и дело молодое. Князёк, он и тут за без году неделю лучшую кралюшку сосватал. Выхухоль боярская? Где уж нам, голопупым?!

С болью, надсадясь от загрудной муки, глотал щепчатые обиды. Череп рвало. Вон же, вон! Подальше, поскорее, к чертям! Забыться, охолонуться, вырвать занозу! — стучало в мозгу. Тут я не нужен никому. Ни воеводе, ни головам, ни даже махонькой бабёнке!

Дьявол возьми эту Поликарпову свадьбу. Как всё размеренно текло в моей жизни, всё так складно и напрочь утолклось и устоялось. И не давеча устоялось, а кой уж год! Так нет же, нанесла весна нелёгкую, дурость пакостную, въедливую. Всполохнула ум, освежевала сердце, выпотрошила душу. Шкерят, как сазана. Или фазана? Нынче ж вон отсель! Тем паче, надлежит чего-там с Мурат-Гиреем разводить.

В Астрахань!

Особому порученцу Годунова «добро» на убывку не треба…

Отплыл первым же проходящим судном. В Астрахани найдётся оказия, чтобы нырнуть в омут дел, и ими он надёжно закупорит сердце от потрясений, не гася их до конца, но лишь обманно выкрашивая пустоту одиночества. На время. Хотя бы на время! А время, оно, глядишь, отсушит и стряхнёт влипчивые струпья любви. О большем мечтать не приходилось.

В третий раз на астраханскую землю Степан Бердыш ступил под занавес груденя-месяца. Воевода Лобанов-Ростовский непредвиденному возвращению удивился: «Тя уж считали за без вести сгинувшего», обрадовался не показушно — пузырь забот не сдулся, даже вдоха не спустил…

Новости от воеводы: после разгрома казаками рассерженный Урус и его мирзы не унялись. Снова и снова требовали срыть поволжские городки. Грозили… До казачьего напуска мирзы, помимо Хлопова, так же силком содержали других послов. Мало: «подвиг» князя пытались повторить «сильные» мирзы: Урмахмет, Хан-мирза, Кучук-мирза, опоздавшие к Яицкому городку на урусов штурм. Их постигла та же участь: мещеряковцы поочерёдке каждого бронзовым кулаком приложили. По примеру бия оскорблённые султанчики задрали и ограбили московских послов. Но это, скорее, издержки. Явное достижение Кош-Яицких побед — то, что Урус убедился в вопиющей немощи драться с кем бы то ни было, как одиночно, так и с мирзами вприкуску.

И всё же, начнись большая война с какой державой, и травленный волк способен сострить тупленный клычок. К счастью для Руси, на пограничном окоёме за последние месяцы заяснилось. Правда, не так чтоб ровно: с кочки на уступок. После смерти своего посла Делагарди в водах Нарвы, Рудольф, король Швеции, мечтая ниспровергнуть самого опасного для всех врага — Батория — решился на союз с Москвой. Вослед шведам и датчане выразили готовность с Русью замириться. Но всё ж, пока в Речи Посполитой, вербуя войска для новой войны, правил честолюбивый трансильванин Стефан, русские не были заручены от нового нашествия. А тут ещё из Барабинской степи тревожил налётами, вкупе с Тайбугином, не так давно побитый Ермаком, Мещеряковым и Сукиным сибирский царь Кучум. Что как не заразительный пример для прищемлённого Уруса?

В начале месяца густаря в Астрахань прибыл Мурат-Гирей, встреченный с княжескими почестями. Гулево длилось весь день, веселился весь город.

— Мурат присутствием своим попридавит хвосты ногайским мирзам, — делился князь Лобанов. — К нему да к брату его воинственному Сайдету — уважение в Ногайской орде сплошь. Если, даст бог, за царя до конца постоит, — тьму строптивых мирз к покорству приведёт, да ещё вразумит, чтоб нашего государя зауважали.